Александр Кадетов - Аквариум - 3

Кирилл полистал досье, отыскал запись беседы с Дроновым и начал читать. Тот сообщал, что, находясь в отпуске летом 1969 года, он совершенно случайно в санатории встретился и довольно близко познакомился с инструктором политотдела ГРУ майором Лобковым. Как-то на пляже, рассказывал Дронов, спасаясь от жаркого южного солнца, он сидел в тени под тентом и играл в преферанс. Подошла компания отдыхающих. Один из них в модных солнечных очках громко обратился к Дронову, здороваясь по имени и на ты, словно они были давнишними закадычными друзьями. Напрягая память, Дронов с трудом вспомнил, что несколько лет тому назад, прибыв из своей первой длительной загранкомандировки в Швеции, он, как было принято в ГРУ, представлялся в политотделе и имел беседу с франтоватым инструктором.

Еще тогда Дронов обратил внимание на молодого шустрого человека. Беседу он вел энергично и напористо, в развязном панибратском тоне, сразу перешел на ты, хотя Дронов был старше и по возрасту, и по званию. С ухмылкой, подчеркивающей, что он думает прямо наоборот, поинтересовался, как там в Швеции «загнивает капитализм». Потом пошли вопросы, что там почем, сколько платят, можно ли за командировку справить «Волгу» и нет ли у него шведских монет и марок. Когда Дронов выгреб из карманов горсть оставшихся от командировки монет и высыпал их ему на стол, Лобков обрадовался как ребенок и уже серьезно заметил, что в Управлении информации они идут не хуже джина и виски. В конце беседы инструктор наконец вспомнил о деле и сказал, что наслышан об успехах Дронова и использует его положительный опыт в своей пропагандистской работе.

У Дронова остался неприятный осадок от этой встречи. Оперативники в ГРУ всегда относились к работникам политотдела и КГБ с определенным скепсисом и даже опасением, боясь откровенничать и остерегаясь неприятностей от общения с ними. В политотделе были мастаки создавать героев, выдумывать различные соцсоревнования, распространять положительный опыт «маяков», делать из мухи слона: Именно они и были предтечами повального очковтирательства и показухи, которые позже, как раковая опухоль, дали неизлечимые метастазы во всем обществе, которые было уже поздно удалять хирургическим путем, да и квалифицированных хирургов уже не оказалось.

Находясь в санатории, Дронов узнал вскоре, что Лобков жил в генеральском люксе, начальник санатория и начмед крутились перед ним волчком, стараясь услужить кто чем мог, хотя оба были полковниками. Начальник санатория представил в его распоряжение служебную «Волгу», престарелый начмед на теннисном корте услужливо подавал ему мячи, играя с ним в паре. Начальство санатория старалось во всем услужить политотдельцу.

Однажды в бильярдной Лобков доверительно под большим секретом сообщил Дронову, что ему звонили из Москвы и передали, что на него, как он выразился, получен агреман и придется писать рапорт начальнику санатория о досрочном выезде: надо собираться в длительную загранкомандировку помощником военного атташе в Испании. Это событие майор предлагал отметить в «Голубом Дунае». Сначала Дронов не мог взять в толк, почему Лобков, которого он знает без году неделя, приглашает его в ресторан: то ли ищет нужного себе человека, то ли видит в нем одного с ним поля ягоду и набивается в друзья?

На следующий день, как договорились, Дронов и Лобков в пять часов после обеда встретились на «пятачке». Так называли в санатории место, где собирались отдыхающие перед тем, как отправиться в столовую, кино, на экскурсию, сюда прибывали и отсюда уезжали домой.

Серая «Волга» уже стояла, ожидая пассажиров. Сев в машину рядом с шофером, инструктор политотдела коротко бросил: «Эдик, в “Голубой Дунай”». У входа в ресторан стояла большая очередь. Лобков подошел ко входу и что-то сказал метрдотелю, который мгновенно из сурового вышибалы превратился в послушного лакея, с подобострастной улыбкой открыл дверь перед посетителями и пропустил их вперед. Услужливый официант, появившийся словно из-под земли, проводил их к отдельному, уже накрытому столику у окна.

Выпив и закусив, они разговорились. Лобков рассказал, что родился в многодетной семье в деревне, после войны его устроили в Казанское суворовское военное училище, после училища поступил в ВИИЯ. На пятом курсе женился на москвичке, дочке полковника-строителя.

— А что мне было делать? — развивал он свою мысль и как бы оправдываясь. — Была у меня зазноба в то время из бараков — голь-моль, ни кола ни двора. Подумал, женюсь на ней, пошлют куда-нибудь в ОСНАЗ к черту на куличики, куда Макар телят не гонял, и прокукарекаю я там всю жизнь на точке с наушниками на голове. Может быть, дослужусь до майора или подполковника. А тут Ран подвернулась, шустрая, боевая, не очень красивая, но с московской квартирой. Махнул я на свою зазнобу рукой и женился на Раисе. Ее отец помог остаться при распределении в Москве, потом окончил курсы, поехал в Испанию, конечно, не без помощи Федора Ивановича.

Лобков умолчал, что и в Военно-дипломатическую академию после Испании его устроил Федор Иванович. В академии у Лобкова произошел серьезный конфликт с преподавателем спецподготовки, руководителем группы, который отвечал за подготовку разведчика. Этих преподавателей называли «дядьками», они, собственно, давали «добро» слушателю на его готовность работать за рубежом. Преподаватель высказывал свои опасения относительно Лобкова. И снова на выручку пришел Быков. Преподавателя обвинили в необъективности и отстранили от занимаемой должности, а Лобкова после окончания академии направили в Испанию.

Подвыпив, Лобков расходился пропорционально выпитому, все больше и больше хвастаясь своими связями с «нужными людьми».

— Ты знаешь, Виктор, в политотделе я понял, что сейчас больше всего ценится не служба, а хорошие связи. Если честно, то все эти «палки» [12] «Палка» — вербовка на жаргоне сотрудников ГРУ. начальству до лампочки, от них только головная боль и неприятности. Подавай оценки, а оценки делают и без агентов: виски, канцпринадлежности, леска, крючки, разные заграничные побрякушки. Бывает, конечно, и по-крупному: сертификаты, иностранная теле-, видео-, аудиотехника. Даже в ЦК у Сидоренко эти штуки идут нарасхват, особенно календари с голыми бабами. Я ему сам не раз перед Новым годом возил пачками. Устал выполнять эти заказы сверху: то достань шотландский виски «Балантайнз» двенадцатилетней выдержки, то порнографические игральные карты, то презервативы с какими-то штучками. Мне рассказывали, что даже Черненко, завканцелярией ЦК, с огромным удовольствием брал всякие иностранные побрякушки. Ты знаешь, — совсем захмелев, продолжал Лобков, — когда я был в загранкомандировке, у меня ползарплаты уходило на подарки. Приедешь, бывало, в отпуск, зайдешь на участок с полным кейсом побрякушек иностранных, откроешь, налетай, ребята, всех одаришь. Глядишь, и к тебе отношение совсем другое. Как после этого плохое что-нибудь на тебя написать? Рука не поднимется!