Альфред Мэхэн - Роль морских сил в мировой истории

Чтобы оценить вполне заслугу Сюффрена в проведении последующего курса, необходимо подчеркнуть, что Бюсси, хотя и был назначен главнокомандующим сухопутными и морскими силами, не осмеливался приказать коммодору оставить Тринкомали и идти к нему на помощь. Дав Сюффрену возможность почувствовать крайнюю опасность обстановки, Бюсси рекомендовал ему не покидать порт, пока не будут получены известия, что французские войска заперты в Куддалуре и блокированы английской эскадрой. Получив его письмо 10 июня, Сюффрен не стал медлить. На следующий день он отбыл, и через двое суток его фрегаты обнаружили английскую эскадру. В тот же день, 13 июня, после ожесточенного сражения, французские войска были заперты в городе, имеющем весьма ненадежные стены. Теперь все зависело от действий флота.

При появлении Сюффрена Хьюджес перебрался в другое место и встал на якорь в 4–5 милях от города. Три дня преобладали неблагоприятные ветры, но 16 июня возобновился муссон, и эскадра Сюффрена приблизилась к англичанам. Английский адмирал, не желая принимать бой на якорной стоянке, в подветренной позиции (в чем был совершенно прав) снялся с якоря. Но, придавая больше значения погодным факторам, чем предупреждению взаимодействия сухопутных и морских сил неприятеля, он отошел при южном или юго-восточном ветре на значительное расстояние от берега, несмотря на превосходство в силах. Сюффрен построил линию на том же галсе, и ночью, а также в последующий день обе эскадры занимались маневрированием. В 8 утра 17 июня французская эскадра, не позволив увлечь себя в море, встала на якорь у Куддалура и связалась с главнокомандующим. На борт кораблей эскадры срочно приняли 1200 человек для замещения личного состава поредевшей прислуги орудийных расчетов.

До 20 июня западный ветер, неожиданно ставший постоянным, лишал Хьюджеса возможности занять выгодную позицию. Наконец он решил в этот день принять бой и дождаться атаки. Сюффрен атаковал 15 кораблями 18 кораблей противника. Стороны открыли огонь в 4.15 вечера и вели его до 6.30. Они понесли почти равные потери, но английские корабли, покинув место боя и свои войска, вернулись в Мадрас. Сюффрен встал на якорь перед Куддалуром.

Теперь английская армия попала в очень трудное положение. Суда снабжения, от которых она зависела, ушли перед сражением 20 июня и не могли вернуться. Легкая кавалерия султана беспокоила английские коммуникации на суше. 25 июня генерал, командовавший англичанами, писал, что «находится в постоянной тревоге со времени ухода эскадры, учитывая характер господина де Сюффрена и подавляющее превосходство французов теперь, когда мы предоставлены самим себе». Он был избавлен от этого беспокойства вестью о заключении мира, которая была доставлена парламентером из Мадраса в Куддалур 29 июня.

Если оставались какие-то сомнения относительно сравнительных достоинств двух флотоводцев, последние несколько дней кампании устранили их. Хьюджес ссылается на определенное число больных и недостаток воды как причины уклонения от сражения. Однако трудности Сюффрена были не меньшими [179]. И если Сюффрен имел преимущество в виде порта Тринкомали, то это лишь следствие того, что Сюффрен овладел им благодаря превосходству в флотоводческом искусстве и энергии. Простой факт, что он с 15 кораблями заставил 18 английских кораблей прекратить блокаду, освободил блокированную армию, укомплектовал свои экипажи и дал решительный бой, производит впечатление, которое в интересах истины не следует умалять [180]. Вероятно, уверенность в себе Хьюджеса серьезно поколебали его частые встречи с Сюффреном.

Хотя извещение о мире, присланное Хьюджесом Бюсси, опиралось только на неофициальные письма, оно никак не способствовало продолжению кровопролития. Власти, представленные в Индии двумя странами, вступили в переговоры, и 8 июля конфликт прекратился. Через два месяца Сюффрен получил в Пондишери официальные депеши. Заслуживают внимания его высказывания о содержании этих депеш, поскольку они демонстрируют состояние удрученности, в котором он выполнял свою благородную миссию: «Хвала Господу за мир! Потому что в Индии будто бы потеряно все, хотя у нас имелись средства навязать свою волю. С нетерпением жду ваших указаний и искренне молюсь, чтобы мне разрешили уехать. Только война способна помочь перенести некоторые скучные вещи».

6 октября 1783 года Сюффрен отбыл наконец из Тринкомали во Францию, сделав остановки на Иль-де-Франсе и мысе Доброй Надежды. Путь домой сопровождался беспрерывными и искренними овациями. В каждом порту представители различных социальных слоев и стран оказывали ему сердечный прием. Его особенно обрадовало уважение со стороны английских капитанов. Так и должно быть. Никто так очевидно не имеет право претендовать на уважение, как воин. Ни в одном из сражений Хьюджеса и Сюффрена, кроме последнего сражения, англичане не имели больше 12 кораблей, но 6 английских капитанов отдали жизнь в упорной борьбе с этим противником. Пока Сюффрен был у мыса Доброй Надежды, эскадра из 9 кораблей Хьюджеса, возвращавшаяся с войны, стояла на якоре в бухте. Капитаны английских кораблей во главе с отважным коммодором Кингом с Exeter восторженно приветствовали французского адмирала. «Добрые голландцы приняли меня как своего спасителя, – писал Сюффрен, – но среди почестей, которые польстили мне больше всего, ни одна не доставила мне удовольствия большего, чем уважение и внимание, засвидетельствованные здешними англичанами». По прибытии на родину на Сюффрена посыпались награды. Уехав из Франции капитаном, он вернулся контрадмиралом. Сразу же по его приезде король учредил специально и пожизненно для Сюффрена четвертую вакансию контр-адмирала. После смерти адмирала вакансия была упразднена. Эти почести были завоеваны Сюффреном лично. Они были данью его неукротимой энергии и таланту, проявившимся не только в бою, но и в стойкости, не покидавшей его при любом разочаровании и возраставшей по мере требований преодоления непрерывных нужд и несчастий.

Высочайшая целеустремленность – как в ведении всей кампании, так и в отдельных боях под огнем противника – была выдающимся качеством Сюффрена. И, присоединив к ней его ясное и твердое убеждение в необходимости поиска и уничтожения вражеского флота, мы, вероятно, определим главные черты его характера как военного деятеля. Это убеждение являлось светом его путеводной звезды, в то время как целеустремленность – источником его душевной силы. С точки зрения тактики (в смысле проведения учений кораблей, придания единообразия их действиям и маневрам) он, видимо, имел недостатки и, вероятно, сам допускал, с долей раздражения, справедливость критики его в этом отношении. Характеризовал ли он на самом деле когда-либо тактику как прикрытие робости или нет (имея в виду элементарную или эволюционную тактику), в его действиях было нечто, что позволяет верить в это. Такое пренебрежение к тактике, однако, небезопасно даже для гения. Способность кораблей двигаться, соблюдая единообразие и точность маневра, слишком важна для выявления всей силы эскадры, чтобы относиться к ней легкомысленно. Это имеет существенное значение для того сосредоточения усилий, которого Сюффрен справедливо добивался, но которое не всегда заботился обеспечить при помощи предварительных диспозиций. Как это ни парадоксально, но верно, что только эскадры, способные осуществлять регулярные движения, могут позволить себе, временами, пренебрегать такими движениями. А готовности воспользоваться благоприятной возможностью для самостоятельных действий в бою следует ожидать только от тех капитанов, которых привычка к учебным маневрам познакомила с переменными фазами последних. Хоу и Джарвис, видимо, открыли путь успехам Нельсона. Сюффрен слишком многого ждал от своих капитанов. Он заслуживал права ожидать большего, чем имел, но не той мгновенной оценки обстановки и крепости духа, которые, кроме как в редких случаях природной одаренности, достаются только практикой и опытом.