Анна Саакянц - Марина Цветаева. Жизнь и творчество

И тем сильнее, каким-то неведомым подсознательным усилием, хваталась Марина Цветаева за очередной якорь спасения.

Таким "якорем" стали для нее трагические чешские события осени тридцать восьмого.

Узнав из газет, что Франция собирается подписать Мюнхенское соглашение (об отторжении гитлеровской Германией от Чехословакии Судетской области), она отправила 24 сентября Тесковой взволнованное письмо со словами о том, что глубоко опозорена за Францию, что день и ночь думает о Чехии. И что верит в Россию, "в верность ее руки. Россия Чехию сожрать не даст…". И в другом письме, от 3 октября: "…Чехия для меня сейчас — среди стран — единственный человек. Все другие — волки и лисы, а медведь (Россия. — А.С.), к сожалению — далек. Но — будем надеяться, надеюсь — твердо".

Она жила теперь Чехией. Это был, как всегда у Цветаевой, настоящий роман со страдающей страной. Читала книгу М. Л. Слонима "По золотой тропе", вышедшую десять лет назад; просила Тескову прислать какую-нибудь книгу на чешском, "где бы и история, и география, и легенды. Еще в сентябре задумала написать о Чехии — "родине радия", открытого Марией Кюри, — только что вышла книга ее дочери, Эвы Кюри, которую Марина Ивановна с увлечением прочитала; Мария Кюри, считала она, своим открытием радия осветила весь мир. Вот некоторые сохранившиеся строки этой неосуществленной вещи:

Очень хотела Цветаева написать вновь о своем пражском рыцаре, просила его крупное изображение. Ходила в кинематограф, как на свидание, чтобы хоть несколько минут увидеть промелькнувшую на экране Чехию, Прагу; в магазинах старалась купить что-нибудь чешское: эмалированную кружку или деревянные пуговицы… Негодовала на свое так называемое "культурное" окружение, на "малодушие, косность и жир" тех, кто считал долгом на словах сочувствовать чехам, но при этом абсолютно ничего не менял в своих поступках, не отходил в сторону от исповедующих иные взгляды. "Такая жалость — откупиться, — писала Цветаева Тесковой 24 ноября. — "Какой ужас!" — нет, ты мне скажи — какой ужас, и, поняв, уйди от тех, кто его делают или ему сочувствуют. А то: — "Да, ужасно, бедная Прага", а оказывается — роман с черносотенцем, только и мечтающем вернуться к себе с чужими штыками или — просто пудрит нос (дама), а господин продолжает читать Возрождение и жать руку — черт знает кому. В лучшем случае — слабоумие, но видя, как все отлично умеют устраивать свои дела, как отлично в них разбираются — не верю в этот "лучший случай". Просто — lachete [121] Низость, подлость (фр.). : то, что нынешним миром движет".

В октябре и ноябре Цветаева работала над стихами, обращенными к Чехии, — над циклом "Сентябрь". Плач по земле, что пережила "триста лет неволи" (онемеченья) — и лишь "двадцать лет свободы". Она воспевает этот край, этот рай, с горами, с долами, с хатами, с дарами природными, — с гусиными белыми стадами, "смиренный рай" — родину своего сына.

Мечтанный, идеальный край — "вековая родина всех, — кто без страны", такою мнится поэту Чехия. Прежде — земля обетованная, нынче — раненая, изъязвленная, рассеченная: "Поделил — секирой Пограничный шест. Есть на теле мира Язва: всё проест!" И рождаются варианты строф:

— и прочие, от которых поэт потом отказывается, а апофеозом стихотворения (третьего в цикле — "Есть на карте — место…") становятся строки:

(Цветаева послала стихи Тесковой; та быстро сделала подстрочный перевод и передала молодому поэту для литературного перевода… Но из этого ничего не вышло: близилась гитлеровская оккупация…)

Грустно, монотонно протекало убогое гостиничное существование. Полнейшая неизвестность насчет отъезда; неученье Мура, который, впрочем, очень много читал (страстно был увлечен политикой и историей) и рисовал. Марина Ивановна читала, вероятно, случайно попадавшие в руки книги; впервые прочла "Хижину дяди Тома". Была на Монпарнасском кладбище, на могиле родных Сергея Яковлевича…

Но были еще, были у нее силы жить и другими чувствами: теми, что давали "горючее" ее творческому костру. Получив печальное письмо от Ариадны Берг, с жалобами на тяжелое душевное состояние в связи с неудачным романом, понимая главную причину его, она горячо откликнулась, без обиняков "подставив" на место приятельницы саму себя, — чем, несомненно, влила в нее какие-то силы и надежду. А проблема была — все та же, извечная цветаевская — и женская — проблема, которую Марина Ивановна "отродясь" решала и решила для себя бесповоротно, от которой мучилась всю жизнь, но благодаря которой лишь и стала поэтом Мариной Цветаевой…

"Так — не надо, — писала она корреспондентке, — и так — всё равно не удастся: это не Ваше (не наше) назначение в жизни… Мы с вами обречены на мужество… Когда мне говорят о моем "великом мужестве" — отрешенности — бесстрашии — я внутренне — а иногда и внешне — смеюсь: ведь я на все это — обречена: хочу — не хочу, и лучше — хотеть: согласиться… Это и есть "воля к самому себе", вернее — вся пресловутая "воля к самому себе" есть только — согласие на самого себя: которого ты не выбирал — и может быть и не выбрал бы. Я всю жизнь завидовала: когда-то простым "jeunes filles" [122] Молодым девушкам (фр.). — с женихами, слезами, придаными и т. д., потом — простым jeunes femmes [123] Молодым женщинам (фр.). , - с простыми романами или даже без всяких — я всю жизнь завидовала — всем кто не я… Больше скажу — в любви — чего я над собой ни делала — чтобы меня любили — как любую — то есть: бессмысленно и безумно — и - было ли хоть раз?? Нет. Ни часу…. с Вами, Ариадна, было и будет так же и то же, и начнется с нет: нет — малодушию, нет — страху, нет — косности, нет — всему, что Вам не дано — даже на подержание, даже — вприглядку. А с этими нет, с первым нет — неизбежно придет первое да. Ваше нынешнее состояние — естественно. Вы остались с полными руками, когда хотели — чтобы и рук не осталось! Бывает — со мной было — всю жизнь… иди Вы к человеку с пустыми (просящими) руками — как все — как все женщины — Ваша пустота была бы принята. Только боги не боятся даров. Встретьте — бога.