Джон Вествуд - Свидетели Цусимы

Опять-таки, неудача Рожественского с сигнализацией в ходе боя, может быть, обернулась далее к лучшему: как показал опыт Первой мировой войны, в пылу сражения эти сигналы могут быть не так истолкованы. Его часто приводимое утверждение, что Того не посмеет атаковать его, говорилось только для того, чтобы ободрить других. Более откровенно звучит другое его высказывание, а именно: он не строил никаких тактических планов, ибо знал, что преимущество японцев в скорости лишает русских любой инициативы. Но даже если бы Рожественский воистину верил, что лучшая тактика — избегать всяких маневров, он все-таки должен был бы на всякий случай приготовить какие-то альтернативы. По-видимому, в нужный момент ему изменила способность аналитического мышления, так необходимая командиру в боевой обстановке. Ведь если Того даже имел преимущество в скорости, то Рожественский и тут смог бы высказать какие-то идеи насчет своей тактики, которая давала бы возможность из многих зол выбрать наименьшее, коль скоро дело складывалось не в его пользу. Даже при неумении его капитанов бойко управлять кораблем (недостаток, так и не исправленный Рожественским, хотя для этого им было предоставлено несколько месяцев) знающий адмирал наверняка предпринял бы какие-то более осмысленные маневры, чем его странные первые ходы и последующая пассивность.

Короче, Рожественский. столкнулся с почти непреодолимыми обстоятельствами и не смог подняться над ними. Он был, пожалуй, «лихим моряком», но ему недоставало понимания того, что в войне с Японией эскадра на Балтийском море — это лучший козырь, нежели эскадра на дне Японского моря.

И если правда, что окончательная ответственность за продолжение похода на восток даже после падения Порт-Артура лежит па Морском министерстве, Рожественский (который, кажется, гордился своей прямотой) мог бы пожертвовать своей карьерой и отказаться идти дальше. Казалось, он был неспособен думать аналитически и прямо, но слишком много внимания уделял вопросам чести и слишком мало военным вопросам. Правда, в защиту самого ведения им боя нужно вспомнить, что переход из Либавы — неоспоримое его достижение — сильно отразился на нем физически и умственно. Остается не совсем ясно, пережил ли он нервный срыв на самом деле, но очевидно одно: после ухода из Мадагаскара 2-ю эскадру вел человек, очень нуждавшийся в длительном отпуске.

С наступлением темноты 16 мая Рожественского в полубессознательном состоянии увозили с района боя на миноносце «Буйный». Фактически он потерял командование эскадрой, уже когда «Суворов» на ранней стадии боя был выведен из строя (управление эскадрой перешло к Небогатову лишь через несколько часов). Тем временем Того уводил свои броненосные силы на север, чтобы избежать возможных ночных атак со стороны миноносцев, как русских (намеренно), так и японских (по ошибке). В это время японские торпедные суда двигались к уцелевшим русским кораблям с севера, юга и востока. Русскую линию возглавлял «Орел», который держал путь на запад. Крейсера шли в кильватерном строю, следуя за броненосцами, а в трех тысячах футов слева за ними двигался отряд транспортов.

Чтобы избежать торпедных атак, в 7.30 утра русские повернули налево, но одни сделали это поворотом «одновременно», а другие «последовательно». По мере движения на юг корабли постепенно снова вытянулись в одну линию; на сей раз ведущим стал флагман «Император Николай I» с контр-адмиралом Небогатовым на борту. (Судя по свидетельству адмирала Небогатова, скорость уцелевших судов теперь зависела от того, сколько узлов мог выдавать флагман.)

Небогатов, конечно, сознавал, что не все его суда, особенно «Адмирал Ушаков» с зиявшей пробоиной в носу, могут следовать за ним, не отставая. Был ли он прав в такой обстановке — спорный вопрос. Также весьма спорно поведение контр-адмирала Энквиста, командовавшего крейсерами. Ведь когда эскадра повернула на юг, крейсера должны были занять позицию в тылу, чтобы защищать эту сторону эскадры, фактически же они оказались впереди броненосцев, а затем и вовсе оторвались от них, сопровождаемые миноносцами.

Японские торпедные суда (учитывая их количество) не добились больших результатов. Они потопили только один броненосец («Наварин») и повредили три: «Сисоя Великого», «Адмирала Нахимова» и «Владимира Мономаха». Очень скудный результат, особенно если принять во внимание, что корабли-цели уже имели повреждения, а их команды были на пределе сил. Три японских миноносца были уничтожены, а несколько других — повреждены (некоторые вследствие столкновений между собой).

Говорят, что в этой войне японские командиры получили инструкцию не подвергать себя неоправданному риску, так как потерянным кораблям невозможно было быстро найти замену. Возможно, именно этим можно отчасти объяснить тот факт, что японские миноносцы почти никогда не приближались вплотную, чтобы послать торпеду наверняка (в ходе войны японцами было выпущено в сторону противника 370 торпед, из которых цели достигли всего 17). При Цусиме, когда именно русской стороне неоткуда было ждать замены погибшим кораблям, японские торпедные корабли имели все резоны — тактические и стратегические — довести свои атаки до планируемого результата. Однако они этого не сделали (или не смогли этого сделать).

Сохранность судов, приведенных Небогатовым из Либавы, можно приписать тому факту, что адмирал приучил их двигаться в кильватерном строю с полностью потушенными огнями, мало того, после первой торпедной атаки корабли Небогатова совсем прекратили использовать свои прожектора. Те же из них, которые обшаривали море своими лучами в поисках миноносцев, только раскрывали врагу свое местонахождение.

В интервале между 9 и 12 часами дня русские корабли, чтобы сбить с толку преследователей, несколько раз меняли курс на 8 румбов, возвращаясь обратно на свой курс NO 23 через 10—15 минут. К 11.30 атаки прекратились; видимо, у японцев кончился уголь или торпеды.

Последующий бой был еще более кошмарным, чем послеполуденный. Что происходило на борту русских судов в это время, можно представить из приведенных ниже свидетельств. Первое — свидетельство контр-адмирала Небогатова, находившегося на борту «Николая Первого»: «В 7.15 был заход солнца. Японцы, вероятно, спешили окончить бой, повернули на 8 румбов вправо и уйти на Восток. Как только они взяли это направление, мы увидели, что справа от нас показалась группа миноносцев. Миноносцев этих, если не ошибаюсь, было 9, и они шли на нас в атаку. В это время было еще светло, поэтому не очень опасно, и я приказал действовать скорострельной артиллерии. Мы подпустили японцев на расстояние 19—20 кабельтовых и открыли по ним сильнейший огонь. Нас, конечно, поддержал весь отряд, и мы эту атаку отбили.