Михаил Грабовский - Плутониевая зона

Андрей окончил механический техникум в Кинешме. В группе он не был шумным заводилой, но пользовался исключительным уважением из-за огромной физической силы, доставшейся ему от природы.

Среднетехническое образование Андрей считал вполне достаточным для уверенного самочувствия в будущей жизни и для посильной материальной помощи своим «старикам».

Но сейчас, столкнувшись в зоне с тремя университетскими девушками, он ощущал свою однобокость и ограниченность, их научное и гуманитарное превосходство.

Старшую из них, Лидию, Андрей уважал больше других за периодические советы и строгие назидания и даже немного побаивался. Литературными познаниями Вари беспредельно восхищался — не подозревал раньше, что о Пушкине или Тургеневе можно говорить такими мудреными словами и оборотами. Сам он читал мало и почти ничего не осмысливал и не запоминал. В его памяти жестко осели только сюжеты «Муму» и «Белого пуделя», которых мать читала ему в детстве при керосиновой лампе десятки раз за неимением других подручных рассказов.

Отношение свое к Тане, такой пухленькой и мягкой, Пташников определить затруднялся. При взгляде в ее сторону почему-то вспыхивал, как будто обжигаясь об ее рыжие волосы, смущался. Отворачивался и замолкал. Андрей с детства не отличался разговорчивостью. С возрастом эта привычка стала осмысленной. Он уверился, что молчание — это самая лучшая форма общения и углубленного знакомства, особенно с девушками. Поэтому в эти замечательные воскресные часы он по большей части молчал, как бы со стороны наблюдая мало знакомую, но такую волнующую, пахнущую какими-то особыми запахами «женскую жизнь».

В начале знакомства девушек смущало непривычное поведение юноши, который не балагурил, не приносил с собой воскресных бутылок, не строгал анекдоты и даже не вспоминал «жутко смешные» истории из студенческой жизни. На правах хозяек они наперебой пытались его чем-то занять, втянуть в дискуссии на исторические темы о Наполеоне или Петре Первом, выяснить его отношение к будущим Социалистическим Штатам Европы. Но через несколько посещений поняли, что ему совершенно не скучно и в том случае, когда к нему никто не обращался и даже вовсе не замечал. Андрею доставляло удовольствие просто посидеть по-домашнему в их «семейном кругу», послушать разговоры об их работе, о бытовых мелочах.

Время от времени он рассматривал с любопытством волнующие рыжие локоны. Почему же они так красочно и огненно переливаются?

Просидев часа полтора, он поднимался, глядя на кукушку.

— Спасибо большое за вечер. Я пойду, наверное.

Но если кто-то из девушек говорил: «Посиди еще, Андрюша», — он без дополнительных уговоров присаживался еще на часок.

В первый же вечер Лидия расставила актеров по своим местам на сцене жизни:

— Таня, проводи мальчика. И к нему:

— Заходите к нам, Андрей. Мы всегда будем вам очень рады.

Таня не возражала против дополнительной общественной нагрузки. Накидывала что-нибудь на плечи и покорно шла на выход. С каждым разом прощания на улице затягивались. Татьяна возвращалась в комнату ежась и вздрагивая:

— Ох и холодно же на улице! Так и метет, так и метет.

Между тем на улице давно уже не мело. Установилась тихая пахучая весна. На душе у Тани сладостно ныло в ожидании воскресного вечера…

Но сначала появился не Андрей, а шеф.

Николай Михайлович сразу попытался обрадовать: в конце лета намечается переселение из бараков в первые каменные дома.

— В первую очередь беременных и замужних, — добавил он.

— Ну-у, — разочарованно протянула Таня, — это нам еще не грозит.

— Как сказать? — произнесла Лидия одновременно со стуком в дверь. — Вот и наш жених.

Андрей держал в руках шестилитровый металлический чайник, начищенный до полировочного шика. Выражение его лица как будто говорило: «Прошу прощения, если что не так». Шумное чаепитие сопровождалось незлобными шутками над «нашими мужчинами». Андрей привычно помалкивал. Зато Николай Михайлович парировал реплики бойко и политически грамотно, заканчивая свои туманные рассуждения о жизни и любви логически неопровержимыми фразами типа: «Вот в чем дело-то!». Или: «Вот такие дела!».

В паузах между женскими наскоками Кузнецов постукивал толстыми пальцами по столу с философским спокойствием человека, готового к отражению с партийных позиций любого вопроса.

— А вы стихи любите, Николай Михайлович? — неожиданно поинтересовалась Таня.

Это была область знания, мало привлекательная для Кузнецова по причине своей мелочной неактуальности.

— Стихи? — переспросил он. — Не очень как-то. Я больше частушки уважаю.

Все дружно заулыбались его непосредственности.

— Замечательно! — зааплодировала Таня. — Сейчас будем петь частушки. Кто первый: Андрей или Николай Михайлович? Запевайте. Только громко, с выражением и азартом. А мы все подпоем.

— Сейчас? — смутился Кузнецов. — Как-то неловко. Может, в следующий раз?

Все шумно поддержали Татьяну.

— А чего неловко? Здесь все свои.

— Зачем же откладывать?

— Слушаем, с глубоким вниманием.

— Ну… начинайте.

— Я лучше вслух прочту, без музыки, — решился наконец Кузнецов, — для песни я сегодня не готов.

— Ну, хорошо, прочитайте, — смилостивилась Татьяна, — только с выражением.

Кузнецов собрался с духом, напрягся и выдавил:

Аэроплан летит — крыло зеленое… Простите, девушки, ведь я влюбленная.

И замолк, поперхнувшись.

— Браво, браво! — захлопали девушки своего домашнего шефа.

— Николай Михайлович, — игриво спросила Таня, — а почему крыло покрасили зеленой краской?

— Какая ты непонятливая, Танька, — вступилась за него Варя, — это же поэтическое видение мира и окружающих предметов. Правда, Николай Михайлович?

— Вот именно, — согласился Кузнецов.

— Например, у Симонова тоже «идут желтые дожди». А у Гарсиа Лорки «разлетаются по свету синие телеграммы». И конь — красный, а весна — сиреневая. Это же не значит, например, что телеграммы покрашены. Верно я говорю, Николай Михайлович? Это же литературный образ. Так ведь?

Кузнецову Симонов был лично не знаком. Да и с Гарсиа Лоркой он вблизи никогда не сталкивался. Тем не менее он был тронут Вари-ной поддержкой и, вдохновленный, добавил:

— Есть еще у меня в запасе несколько куплетов. Тоже про аэроплан. Но это уж как-нибудь в другой раз. Если случится. Может, на свадьбе какой…

И вдруг загорелся.

— А что? Давай, Танюха, выскакивай побыстрее. Я уж тебя не подведу: спою все, что знаю, на свадьбе.

Таня засмущалась, но успела отпарировать:

— Женихов нет. Ждем…

— Ой-ой! — заметила Лидия, глядя на молчащего Андрея.

— А теперь, — умышленно меняя тему разговора, торжественно произнесла Таня, — очередь выступить Андрею. Объявляю: Андрей Пташников… Басня Крылова «Лиса и Журавль». Просим.