Михаил Грабовский - Плутониевая зона

Но к моменту выхода первой продукции с радиохимического производства строительство завода «В» было не завершено. А времени на ожидание не было.

Ванников предчувствовал эту ситуацию. Еще в декабре 1948 года по его инициативе часть старых бараков около станции Татыш, использовавшихся под артиллерийские склады, были освобождены, «перекроены» и подкрашены. Одним словом, на скорую руку приспособлены для временного химико-металлургического производства.

Именно здесь, в этих одноэтажных, внешне ничем не примечательных бараках и предстояло изготовить конечное изделие комбината: деталь № 1-233-1 — две плутониевые полусферы для первой советской атомной бомбы РДС-1. В начале февраля 1949 года были произведены ответственные назначения руководителей цехов. Начальником химического цеха № 9 стал Филипцев, металлургического цеха № 4 — Зуев. А первым директором завода «В» был назначен Лысенко, которому судьба уготовила уже через полгода радиоактивный смертный приговор.

26 февраля в 12 часов ночи первая двадцатилитровая канистра концентрата плутония с завода «Б» была торжественно передана Фи-липцеву под роспись. В ту же ночь, после краткого поздравления Музрукова и теплых рукопожатий всех присутствующих, плутониевый концентрат был разлит для оперативной работы в обычные лабораторные стаканы.

Из-за высокой концентрации плутония и опасности возникновения СЦР обработка исходного раствора производилась небольшими порциями девушками, обреченными в будущей жизни на хронические заболевания.

Этот начальный период работы академик Черняев позже назвал «стаканным периодом».

Работа лаборантов производилась в обычных негерметичных вытяжных шкафах, под контролем технологов, прошедших стажировку на установке «У-5». 8 марта 1949 года, с некоторым опозданием, на комбинат прибыла группа научных руководителей из Москвы и Ленинграда.

Их подвезли от проходной непосредственно к месту, предназначенному для проживания, — к уютным финским домикам в 150 метрах от производственных бараков. Коттеджи утопали в роскоши великолепных уральских берез, у которых вскоре засохнут ветки и скрючатся листочки, напоенные непривычным воздухом. Главным научным руководителям, Бочвару, Виноградову и Черняеву, сразу показали протоптанную тропинку до цеха № 9.

Профессор Невольскии входил в металлургическую группу Боч-вара. Он ехал в зону с чувством юношеской радости от встречи со своей любимой ученицей и ощущением непредвиденного, но все-таки вероятного счастья.

Коттеджи ученых работники завода «В» называли «Пиквикским клубом академиков». Им предстояло безвыездно проживать в этом «клубе» несколько месяцев, вплоть до получения готового изделия. Отлучаться и отвлекаться на прогулки не рекомендовалось в довольно жесткой формулировке. Дорога одна, в соседние рабочие бараки. Утром — туда, вечером — в обратном направлении.

Поскольку работа в цехе № 9 протекала безостановочно и круглосуточно, технологам, ведущим процесс, разрешалось заходить в коттеджи для консультаций в любое время дня и ночи.

Лидия чаще заходила к Невольскому ночью. Иногда, конечно, по делу. Но и просто к нему. И оставалась до утра. Невольскии после смерти жены, пятнадцать лет назад, «утопил» себя в работе, вычеркнув, как ему казалось, навсегда женщин из своей личной жизни. Да и Лидия долгие годы была отлучена от обычных женских радостей. Оба чувствовали себя неумелыми и неловкими, но проявляли столько нежности и такта, что незаметно для самих себя превратили эти ночные встречи в полубредовые полеты в сказочную страну, неведомую и недоступную свежей юности. Запоздалому счастью не было границ.

Их сближение укреплялось общим делом. Они прекрасно, с полуслова, понимали друг друга. И техническая беседа или консультация никогда не являлась искусственной прелюдией к обычному человеческому чувству. Это чувство принадлежало только им двоим. Лидия не хотела делиться им со своими юными подругами Татьяной или Варварой, а Аркадию Николаевичу и не с кем было делиться.

Он видел в Лидии не только прекрасную умную женщину. Все чаще и чаще находил в ней признаки настоящего ученого, аналитика-исследователя. Считал, что ее место совсем не в производственном цехе, а в научном институте. Например, в его родной «девятке».

Но Невольскии восхищался не только Лидией, но и жертвенно-героической работой всех юных девушек. Его поражало все в этой зоне. Как девушки-лаборантки старались соблюдать в бараке стерильную чистоту, чтобы не «загадить продукт» случайными примесями.

Как они старательно орошали рыхлый грунт вокруг барака водой из леек и шлангов, чтобы предотвратить попадание в цех уличной пыли. Постоянно мыли мокрыми тряпками стены комнат, которые по требованию академика Бочвара отделали при ремонте гладкими, легко моющимися материалами.

В помещение, где проводился последний этап очистки, входили, как в реанимационное отделение: меняли обувь, халаты. Страшно боялись любой грязи, которая могла бы случайно повлиять на качество плутония.

При этом почему-то не защищали ничем свои дыхательные органы, не боялись полной грудью вдыхать воздух, насыщенный мелкой, невидимой плутониевой пылью. О последствиях не знал никто — ни лаборантки, ни академики…

В конце июля 1949 года в зону прибыла новая группа ученых, из КБ-11 (или объекта № 550): Харитон, Флеров, Зельдович и другие, менее известные.

Приезд конструкторов и теоретиков изделия № 1 означал, что первый этап близок к завершению. Они должны были не только принять здесь плутониевый заряд, но и предварительно определить качество полученного плутония (его пригодность по изотопному составу для использования в бомбе), а также провести опыты по определению критической массы сердечников.

В цехе № 9, где работала Лидия, конечным продуктом являлись небольшие кусочки диоксида плутония («корольки») весом по 7–8 граммов. Восстановление двуокиси до чистого металлического плутония и спрессовывание всех «корольков» в две требуемые полусферы производились в другом бараке — металлургическом отделении № 4. Вход туда был крайне ограничен. Лидия так никогда и не увидела конечного изделия плутониевой зоны.

После легирования сердечников галлием для перевода плутония в пластическую фазу дельта, тончайшей обработки на токарном станке и никелирования поверхностей обе полусферы поступили в распоряжение Курчатова, Харитона, Флерова и Зельдовича. Ученые в специальном удаленном (на всякий случай!) бараке провели серию опасных экспериментов по определению критмассы готового изделия и толщины экранной оболочки из урана вокруг него, которая обеспечивала бы сверхкритичность сердечника в бомбе. Это было бы почти стопроцентной гарантией ядерного взрыва при сферическом обжатии сердечника в бомбе.