Михаил Грабовский - Атомный аврал

Этот человек при внешней мягкости, неприметности и выдержанности вызывал у Раппопорта какой-то внутренний трепет. То ли страха, то ли преклонения. На оперативках в его присутствии Яков Давыдович уже не мог позволить себе привычных речей насчет руководящей роли партии и необходимости героических подвигов. Чернышев пару раз резко обрывал его. У Василия Васильевича лозунговые фразы с ударами в грудь вызывали оскомину ещё со времен первой мировой войны, на которой он, капитан царской армии, был отравлен на всю жизнь немецкими газами.

Чернышев не любил слушать длительное перечисление причин, по которым срывались установленные сроки. Предпочитал обсуждать конкретные предложения, обеспечивающие выполнение планов.

Работая практически круглосуточно на износ, Раппопорт с треском провалил срок пуска завода «А», установленный приказом Ванникова.

Впрочем, вряд ли кто-нибудь другой на месте Раппопорта смог бы обеспечить выполнение этого плана, поскольку он был совершенно нереален и невыполним с самого начала. Но, если сорваны планы по строительству важнейшего государственного объекта, знач, ит, кто-то лично является главным виновным. По-другому при строительстве социализма было невозможно…

В мае 1947 года Берия направил в зону специальную комиссию для проверки хода строительства. В неё вошли Курчатов, Борисов (Госплан), Комаровский и представители МВД. Комиссия отметила в своем акте ряд недостатков. В частности, очень низкий уровень механизации земляных работ, отсутствие здания для медсанотдела и, самое главное, чрезвычайно малый объем бетонных работ по заводу «А».

Члены комиссии склонялись к мысли о необходимости замены начальника строительства. Не разъезжались. Ждали приезда Берия. Он прибыл со свитой 8 июня 1947 года. Прочитал подготовленный для него доклад и акт. Выслушал по очереди мнение всех членов комиссии о необходимости укрепления руководства стройки. Берия с видимым удовольствием пил крепкий чай, несмотря на жару и духоту в кабинете.

Раппопорт сидел чуть в стороне от членов комиссии. Он не оправдывался. Гордо и скорбно молчал. В этот момент он не думал о конце служебной карьеры. Боялся худшего.

— Кого предлагаете назначить руководителем строительства? — спросил Берия, обращаясь к членам комиссии.

Члены комиссии обговаривали между собой этот вопрос накануне совещания. Наиболее подходящей считали кандидатуру генерал-майора МВД Михаила Михайловича Царевского, опытного строителя, за плечами которого были сооружение Горьковского автозавода, «Кольстроя», комбината «Североникель». Но сейчас все молчали.

— Я спрашиваю ещё раз, кого желаете? — повторил Берия.

Вся сложность была в том, что Царевский в 1946 году был направлен в Сака-Силлямэ (Эстония) на строительство комбината для переработки местных сланцев с целью извлечения из них урана. Он был «занят». Поэтому никто не хотел брать на себя ответственность и произносить его фамилию. Не хватало решительности и смелой настойчивости. Это сделал Чернышев.

— Царевский! — твердо произнес он.

— Комиссия поддерживает? — спросил, почему-то нахмурившись, Берия. Все, кроме Завенягина, поддакнули тихими и нерешительными голосами.

Берия отставил в сторону стакан, взял красный карандаш и аккуратно вывел на первом листе комиссионного акта: «Круглову С.Н.! Надо немедленно назначить Царевского М.М.». Заодно Берия снял с должности и директора комбината Быстрова. На его место по приезде в Москву он предложил Ванникову назначить Славского:

— Нечего ему в столице сидеть и жопу греть! — объяснил он Борису Львовичу. — Ты согласен со мной?

Ванников был согласен.

Берия на месте рассмотрел ещё целый ряд жалоб на другие ведомства, в частности, на работу железнодорожного транспорта, поставляющего грузы для строительства и монтажа реактора.

Берия тут же написал на листке распоряжение:

«Под угрозой сурового наказания работники железной дороги должны обеспечить скорость движения эшелонов (со специальной серией вагонов) не менее 400 км в сутки… Особо срочные грузы (даже объемом в один вагон) доставлять из Челябинска на стройку отдельными паровозами. Л. Берия».

Так же оперативно решил Берия и ряд других сложных «больных» вопросов.

Курчатов смотрел на расплывающееся, потное от жары лицо председателя СК и втайне завидовал его неограниченным полномочиям.

«Как легко руководить, — думал он, — когда каждое слово ловится на лету. Когда каждый приказ под страхом смерти немедленно принимается к неукоснительному выполнению всеми ведомствами! В любом уголке страны! Страшная власть!»

Раппопорта никак не наказали. Он просто исчез с атомного горизонта. Растворился. Утонул в глубоководной истории советского атомного проекта. Через неделю после визита Берия в зону прибыл новый начальник строительства, М.М. Царевский.

Проблемы строительства плутониевого комбината, проектирования завода «А», непрерывные заседания Научно-технического совета и специального комитета порой отвлекали Курчатова от главной работы в родной лаборатории: сборки и пуска экспериментального котла.

Реактор Ф-1 должен был представлять собой сложенный из 75 слоев графитовых кирпичей почти идеальный шар диаметром 8 метров, внутри него при монтаже предполагалось распределить на расстоянии 20 сантиметров друг от друга несколько тысяч небольших урановых блочков цилиндрической формы.

Ответственным за проект и сборку котла был назначен старший инженер сектора «К» Алексей Алексеевич Журавлев. Успех дела обеспечивало наличие необходимого количества исходных материалов: 45 тонн урана и 400 тонн графита, а также их ядерная «чистота», то есть отсутствие посторонних примесей.

По заданию Курчатова проект здания для размещения первого советского атомного котла был выполнен в мастерской академика Щусева. Условное название секретного сооружения «К» — «здание монтажных мастерских» («монтажка»). За три месяца, с апреля по июнь 1946 года, ударная бригада строителей, работая круглосуточно, соорудила нечто похожее на классический крытый манеж. В восточной части его был вырыт и забетонирован котлован площадью 10 на 10 метров и глубиной 7 метров, почти до почвенных вод. Он предназначался для графитовой сборки.

С западной стороны к огромному залу примыкало помещение спецлаборатории, в подземном этаже которой разместили оборудование контроля и управления. Из этой «подземки» можно было добраться до дна бетонного котлована и подойти непосредственно к графитовому шару. Туда вел полуосвещенный коридор-лабиринт, окруженный для защиты от радиации толстыми листами свинца и блоками из смеси парафина и борной кислоты.