Михаил Грабовский - Атомный аврал

Завенягин вышел из цеха на свежий воздух и закурил. К нему подошел Бочвар с вежливыми намеками. Несмотря на просьбу академика, Завенягин не извинился ни за свой неуместный мат, ни за жуткие угрозы в адрес Пойдо. [10] После испытания бомбы А.Г.Самойлов, М.С.Пойдо, А.И.Антонов были награждены орденами Ленина и премированы.

После изготовления второй полусферы плутониевые сердечники надлежало испытать на прочность, поскольку внутри бомбы они должны были выдерживать определенные механические нагрузки. Но никому не хотелось испытывать с таким трудом полученные сердечники, снова рисковать и ставить их под пресс для «технического экзамена». Харитон настоял…

Через специальное приспособление дали требуемое давление. Размеры сердечников не изменились. Юлий Борисович был удовлетворен результатами испытания и всем пояснял, что поступить по-другому было просто невозможно.

Далее обе половины в соответствии с Техническими требованиями необходимо было покрыть тончайшим слоем никеля для коррозийной стойкости и предотвращения выхода мощного альфа-излучения.

Проектного оборудования для проведения операции никелирования ещё не было. Специалистов тоже. Что делать? Ждать?..

Сейчас, когда сердечники были почти готовы, Ванникову очень не хотелось терять даром несколько месяцев. Выход из создавшегося тупика предложил Харитон.

Юлий Борисович вспомнил, что десять или более лет назад, ещё во время работы в ЛФТИ, у него был хороший друг — специалист по металлическим покрытиям Александр Иосифович Шальников. Если его быстро отыскать в Ленинграде (или в Москве?) по неизвестному адресу, то дело, он уверен, сдвинется немедленно с мертвой точки. Если, конечно, Шальников жив. Харитон уверял Ванникова, что Александр Иосифович являлся ещё в довоенные годы прекрасным специалистом своего дела.

Через два дня по пропуску, подписанному лично Музруковым, Шальников появился в бараке, именуемом цехом № 4, с любопытством наблюдая по сторонам за бегающими людьми и происходящими событиями. Никакого режимного допуска к важным, а тем более, «особо важным» секретным сведениям Александр Иосифович никогда не имел. Он вообще не понимал феномена секретности в физической науке. С генерал-лейтенантом И.М.Ткаченко, личным представителем Берия на комбинате, стало дурно, когда он узнал, что в самом секретном цехе СССР гуляет какой-то Александр Иосифович, не прошедший даже формальную проверку на порядочность и благонадежность, но при этом улыбающийся, вежливо здоровающийся со всеми рабочими и инженерами и поминутно произносящий почему-то: «Так-так, так-так…». Ткаченко долго объясняли, что Шальников крайне необходим в данный момент в цехе и что его вызвали по личной рекомендации Харитона.

В тот же день, плотно и бесплатно пообедав и ещё раз произнеся «так-так-так», Александр Иосифович принялся собирать установку по никелированию прямо на первом попавшемся под руку лабораторном столе.

Шальников придирчиво осмотрел большую кучу деталей, которую сложили перед ним рабочие согласно «списку Шальникова». И приступил к работе…

Через три дня кустарная установка, напоминавшая своим внешним видом первый любительский киноаппарат братьев Люмьер, была торжественно представлена публике.

На первый сердечник покрытие было нанесено почти успешно. Бочвар придирчивым оком обнаружил несколько раковин на поверхности, но Шальников уверял, что они не могут быть сплошными. Проверка на альфа-активность доказала его правоту. А вот при покрытии второй детали произошло ЧП, в котором только сам Шальников не видел ничего чрезвычайного. На покрытии невооруженным глазом был виден довольно высокий никелевый дендрит, который нельзя было удалить без нарушения сплошности покрытия.

— Зачем удалять дендрит, — удивился Шальников, — когда я могу спокойно удалить все покрытие. И сделать его, например, ещё раз.

Займовский доложил Ванникову: он беспокоится за то, что при снятии покрытия изменятся размеры исходной детали.

Борис Львович спросил, есть ли у Займовского дети. Александр Семенович знал — за этим вопросом последует сообщение, что их можно больше никогда не увидеть. Он не стал отвечать на вопрос Ванникова, вернулся в цех и дал согласие Шальникову на новое покрытие.

— Я же говорил, — поддакнул Александр Иосифович, — что могу сделать это ещё раз.

Повторное покрытие прошло успешно. Однако, как показала проверка точными измерительными инструментами, покрытие на обоих сердечниках было неравномерным по толщине.

Харитон отказался принимать работу своего друга в таком виде. На помощь призвали рабочих Симакова и Приматкина, слесарей-лекальщиков дореволюционной школы. Используя обычные, стандартные шлифовальные инструменты — напильники, надфили, притиры — они сумели довести детали до полной кондиции…

Кустарный аппарат Шальникова решили не разбирать. Через несколько месяцев, после переезда в новый заводской корпус, стол Шальникова перенесли туда. Аппарат продолжал работать на новом месте ещё в течение целого года…

Итак, эпопея с сердечниками близилась к успешному завершению. Две тускло поблескивающие полусферы, имеющие температуру на 10 °C выше окружающих предметов из-за выделения энергии плутонием, под конвоем перенесли в отдельно стоящий на безопасном расстоянии от других зданий барак, где их уже в течение недели нетерпеливо поджидал Флёров…

А Шальникова после испытания бомбы наградили орденом Трудового Красного Знамени.

Ориентировочная величина критической массы плутония была известна Харитону из разведданных ещё в 1945 году: от семи до десяти килограммов. Теоретические расчеты, проведенные позже в КБ-11 под руководством Зельдовича, подтверждали сообщения разведки. Однако теоретическим расчетам доверять на сто процентов не приходилось, тем более что многое зависело от качества полученного плутония.

Поэтому перед испытанием бомбы необходимо было экспериментально проверить полученный на заводе «В» плутониевый заряд на критмассу (проверка на «крит» — на научном жаргоне). Точно так же вынуждены были поступать и американцы.

Проверка на «крит» чревата опасностью случайного, непредвиденного получения критической массы в ходе самого эксперимента. При этом, конечно, ядерного взрыва не произойдет. Но мгновенная цепная реакция деления начнется. Хотя, вероятнее всего, тут же самопроизвольно и прекратится из-за теплового расширения заряда или механического разброса делящегося материала. Такая кратковременная цепная реакция в лабораторных условиях называется «ядерным всплеском». Продолжается этот «всплеск» миллионные доли секунды. Но за это время успевают произойти многие триллионы делений. Возникающих при таком всплеске нейтронного потока и гамма-излучения вполне достаточно для получения смертельной дозы экспериментаторами, находящимися от источника в радиусе двух-пяти метров.