Джек Келли - Порох. От алхимии до артиллерии: История вещества, которое изменило мир

В 1512 году в битве при Равенне, где испанцы и итальянцы пытались отразить еще одну армию французских завоевателей, одно-единственное ядро сбило наземь тридцать три тяжеловооруженных всадника. [13] Если это сообщение и преувеличено, то не намного. Искусные пушкари добивались того, что ядро рикошетило от твердого грунта, несколько раз по касательной отскакивало от земли и продолжало полет на высоте 1–2 метров еще на протяжении сотен метров. При фланкирующем огне, то есть в торец узкого и плотного построения противника, такое ядро могло выкосить целую шеренгу. — Прим. науч. ред. Порох сделал поле битвы еще более кровопролитным, чем раньше. Очевидец битвы при Маастрихте описывает раненых: «У некоторых не было ног, у иных — рук. У этого солдата вывалились наружу внутренности, у того не хватает половины лица».

Амбруаз Парэ, родившийся в 1517 году, был знаком с действием пороха не понаслышке. Отданный в ученье к деревенскому цирюльнику, он в конце концов стал военным хирургом и сопровождал французскую армию в более чем сорока кампаниях. Хирурги тех лет были всего лишь коновалами, выполнявшими указания ученых врачей. Перед лицом огнестрельных ранений и медицинская теория, и практика того времени безнадежно пасовали.

Меч, стрела или боевой топор наносили людям страшные увечья, однако раны, причиненные огнестрельным оружием, были еще более ужасными. Тяжелые пули аркебуз и мушкетов, эти «послы свинцовые, летящие на крыльях огня», как называл их Шекспир, [14] «Все хорошо, что хорошо кончается», акт III, сцена 2. Перевод Т. Щепкиной-Куперник. дробили кости и разрывали внутренние органы. Они заносили в рану грязь и обрывки ткани, инфекция была практически неизбежной. Ранение в руку или ногу, как правило, кончалось ампутацией. Никакой анестезии не существовало, и только сноровка хирурга могла хоть немного облегчить страдания раненого.

Свинцовые пули обычно сплющивались, попадая в цель, и ударная волна, возникавшая при этом, поражала плоть вокруг раны на большом удалении от нее. Медики были в недоумении. Чтобы объяснить обширность повреждений, была выдвинута теория о том, что пуля или ядро несут на себе ядовитый нагар от пороха, стремительно разрушающий ткани. Было необходимо удалить яд из тела пациента — излюбленным методом было прижигание раны кипящим маслом.

Пользуя огромное количество раненых во время кампании 1536 года, юный хирург Парэ остался без масла для прижиганий. Естественно, вскоре выяснилось, что раны его пациентов гноятся и болят меньше, чем у тех, кто получал стандартное лечение. Теория о пороховом отравлении не нашла подтверждения.

По мере распространения огнестрельного оружия все более обычным ранением становились ожоги. Ружья разрывало, в беспорядке боя внезапно мог загореться порох. В результате — невыносимая боль, инфекции и обезображивающие увечья. В начале своей карьеры, под Турином, хирург Парэ увидел трех раненых, «лица которых были сожжены до неузнаваемости: их одежда была обуглена огнем вспыхнувшего пороха». Старый сержант спросил Парэ, может ли он вылечить несчастных. Нет — был ответ. Солдат «осторожно и без колебаний перерезал им глотки», рассказывает Парэ, чтобы не дать раненым умереть в муках.

Французский хирург был одним из первых, кто обратил внимание на еще одно разрушительное свойство пороха. «Часто можно увидеть артиллеристов, которые потеряли слух, паля из своих машин, — писал он, — из-за великого возмущения воздуха внутри уха, которое рвет ушную перепонку». Нежный механизм внутреннего уха не мог противостоять бесконечным ударам орудийных выстрелов. Глухота была обычным профессиональным заболеванием артиллеристов.

В 1545 году Парэ написал свой бестселлер — трактат «Методы врачевания ружейных ранений». Хорошо зная, на что способно огнестрельное оружие, доктор возненавидел его. «Все мы справедливо проклинаем изобретателя столь пагубной машины», — писал он.

В 1498 году флорентийский полководец Паоло Вителли приказал выколоть глаза и отрезать руки вражеским schioppettieri: эти мужланы осмелились стрелять из своих аркебуз в рыцарей! Европейская аристократия последовательно выступала против пороха. Огнестрельное оружие считали оружием трусов — ведь теперь убивать мог и тот, кто не обладал большой физической силой: порох дал слабому преимущество перед сильным. Говорили, что огнестрельное оружие слепо выбирает свою жертву (и чрезвычайная неточность старинных ружей и пушек вполне подтверждала это обвинение). Такая случайность лишала битву осознанной храбрости и остатков смысла — самых человечных ее качеств.

Порох все чаще обвиняли в гибели рыцарства, традиции которого к этому времени уже были освещены милым светом ностальгии.

упрекал огнестрельное оружие поэт Лодовико Ариосто в 1532 году. [15] «Неистовый Роланд», песнь 11, стих XXVI. Перевод С. Раича.

Рыцарем двигало вполне понятное желание сохранить за собой монополию на применение силы, а порох угрожал сделать насилие общедоступным. К тому времени, как широко распространилось стрелковое оружие, подобные упреки уже стали банальным общим местом. Однако постоянные попытки европейской элиты возложить на порох ответственность за упадок рыцарства были всего лишь частью дымовой завесы, которая должна была скрыть печальную правду: серьезные изменения в обществе и так уже давно лишили рыцарство социальной опоры.

Еще одна «антиогнестрельная» партия поносила серный порошок за его дьявольское происхождение. «Поговаривают, что порох — это адова мука», — замечал один поэт. Изобретение пороха приписывалось чернокнижникам, практикам темных искусств. Зловоние, сажа, связь с колдовством — все эти признаки только укрепляли мнение о дьявольских связях пороха. Бен Джонсон писал о мифическом изобретателе,

Джон Милтон довел эту мысль до вершин поэтической выразительности в «Потерянном рае» (1667): Люцифер, потерпев поражение от небесных сил, планирует реванш, рассказывая о своем новом изобретении — порохе, адском зелье, которое

Архангел Рафаил предостерегает Адама: люди никогда не должны пользоваться столь разрушительными машинами. Предостережения оказались тщетными.