Олег Химаныч - Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

В истории Новоземельского полигона был всего один наземный взрыв. Он шел под кодом «ФО-3» и оказался вторым по общему счету. В историю испытаний ядерного оружия за Полярным кругом этот взрыв вошел тем, что дал ощутимое радиоактивное заражение окружающей местности и этим, по словам самих испытателей, «испортил биографию полигона».

Здесь надо пояснить, что наименее «чистыми» в радиационном отношении специалисты считают взрывы в атмосфере, когда огненный шар не касается поверхности земли или воды. Поэтому место испытаний как бы и «не загрязняется». Но все это, конечно, относительно, ведь поток радиации при взрыве никуда не исчезает — он все равно проникает в атмосферу. Кстати, самыми мощными и пагубными для окружающей среды планеты были американские взрывы, поскольку являлись наземными или приводными, когда заряд размещался на барже.

Испытания 7 сентября 1957-го принимала комиссия под руководством В.Ю. Гаврилова — представителя Минсредмаша. Зарядное устройство разместили на металлической вышке вблизи уреза воды все той же губы Черной. На акватории, на шести радиусах расставили корабли: эсминцы «Грозный», «Гремящий» и «Разъяренный», минные тральщики «Федор Митрофанов», «Павлин Виноградов», Т-218 и Т-219, подлодки Б-20, Б-22, С-19, С-20 и С-84. При этом подводные лодки Б-20 и Б-22 заняли позицию, погрузившись на дно.

Для проверки конструкций корпусов новых кораблей некоторые их секции и конструкции установили на надводных опытовых кораблях. На некоторых из них в режиме якорной стоянки работали механизмы, а также отдельная аппаратура. На подлодках испытывалось нештатное оборудование и вооружение. Всего опытовых средств противоатомной защиты насчитывалось 17.

Мощность взрыва оценили в 32 килотонны.

Надводные корабли получили повреждения разной степени. Ударная волна помяла котельные кожухи, шахты вентиляции и дымовые трубы. Наибольшие деформации получили надстройки. По заключению комиссии, все надводные корабли сохранили боеспособность.

Другое дело с подводными лодками. С-84, которая оказалась ближе всех к эпицентру, лишилась части легкого корпуса, получила постоянный крен и не могла уже ни погрузиться, ни всплыть. Б-20 смогли поднять на поверхность двумя 400- тонными килекторами — она приняла 600 тонн воды внутрь корпуса из-за нарушения герметичности всей забортной арматуры. Остальные лодки сохранили боеспособность, хотя некоторые из них имели сильно помятые легкие корпуса.

Испытатели провели замеры и официально объявили, что «взрыв вызвал незначительное и кратковременное радиоактивное заражение района Карского моря в восточном направлении до полуострова Ямал». Насчет района Карского моря до полуострова Ямал, возможно, так и было. В остальном информация оказалась ложью. Радиоактивное заражение в районе губы Черной было сильнейшим. За последующие полвека оно ослабло, но так и сохранилось в опасных для жизни пределах до наших дней.

К апрелю 1954 года в Советском Союзе уже были испытаны образцы авиационных ядерных бомб большого, среднего и малого калибров, которые могли быть единично выделены флоту. Но это все же являлось оружием ударной авиации. Требовалось и чисто корабельное средство.

В условиях ядерной войны подлодки, скрытые и защищаемые толщей морской воды, имели бы явное преимущество перед надводными кораблями. По этой причине командование в первую очередь поставило вопрос о размещении атомного оружия на подводных лодках. Однако в таком случае габариты боевых зарядных отделений торпед должны быть много меньше, чем у авиационных атомных бомб. К слову, первая американская ядерная бомба имплозивного типа «Толстяк» имела диаметр полтора метра, а стандартный размер торпеды в три раза меньше. В этом и заключалась основная сложность перехода от авиационного атомного оружия к морскому — ядерные боеприпасы на флоте могли быть использованы в относительно малогабаритном корабельном оружии.

Разработчики зарядов, например В.И. Алферов, предлагали увеличить размеры торпед, а моряки, напротив, уменьшить габариты заряда, даже в ущерб его мощности. Так появились два проекта торпед с «ядерной начинкой». «Алферовская» торпеда выходила калибром 1550 мм, весом 40 тонн и длиной за 23 метра! А стандартная торпеда укладывалась в калибр 533 мм, вес порядка 2–3 тонны и длину около 8 метров. Вторая особенность, которую следовало учитывать — для доставки ядерного боеприпаса больше подходили не электрические торпеды с аппаратурой самонаведения, а прямоидущие дальноходные парогазовые. Оба проекта всесторонне изучались и прорабатывались. В итоге конструкторы согласились с доводами моряков.

Главным конструктором новой торпеды, получившей шифр Т-5, стал Г.И. Портнов. Для нее предназначался малогабаритный ядерный заряд — РДС. Такие устройства первоначально разрабатывались специалистами КБ-11 под руководством Ю.Б. Харитона. Теоретическую разработку ядерного боевого зарядного отделения (ЯБЗО) готовили Е.И. Забабахин и М.Н. Нечаев, конструкторскую — В.Ф. Гречишников. Главным конструктором всего проекта стал трижды Герой Социалистического Труда H.Л. Духов.

Личность Николая Леонидовича Духова может служить примером того, какие блестящие инженеры и организаторы были вовлечены в программу создания ядерного оружия, которое испытывалось на Новой Земле. Но не только. Его судьба — еще и свидетельство удивительных коллизий в жизни русского инженера, а также несуществующей ныне фанатичной преданности стране, которой Николай Леонидович отдал все свои силы и талант.

Он родился в 1904-м в Украине, в семье бывшего ротного фельдшера. Учился в сельской школе, затем в классической мужской гимназии. Любопытная деталь — в гимназии хорошо преподавали иностранные языки, и впоследствии Николай Леонидович владел английским, французским и немецким. Диплом об окончании гимназии он получил в тревожном 1920-м, и затем за шесть лет сменил множество специальностей — был секретарем сельского комитета бедноты, агентом продотряда, заведовал районными избой-читальней и загсом, работал в райземлесе и даже резчиком свеклы на местном сахарном заводике.

В 1926-м по решению заводского комсомольского собрания Николаю Духову вручили путевку на рабфак Харьковского геодезического и землеустроительного института, а уже после окончания рабфака его рекомендовали «для зачисления без испытания» на механический факультет Ленинградского политехнического института. Здесь он обучался на кафедре «Автомобили и тракторы».