Александр Маркелов - Торпедный веер

— Полюбуйтесь, Станислав Петрович, — говорю ему, — развлекаются рыбной ловлей, как вроде бы и войны им нет…

Буль поднимает тонкую оконечность перископа, качает головой:

— Не по своей воле, их принудили…

Я снова прильнул к окуляру, и мне хочется протестовать. «Эй вы, беззаботные и равнодушные к людскому горю, — обращаюсь мысленно, — опомнитесь, не ловите рыбу для оккупантов!»

— Заметил? — спрашивает Буль.

В самом деле, каюки видны отчетливо, в одном мужчина и два мальчика выбирают сети, снимают багром с крючка рыбу. На корме пристроился четвертый. Так и есть, солдат, играет на гармошке, между ног зажат автомат. В других шлюпках женщины с мальчишками, но непременно рядом восседают стражи.

Бесшумно приближаемся к бухте. Миновали сигнальный пост, знаки входного створа. Сонный притихший городок наплывает, увеличивается в размерах. Вижу здание бывшего клуба, у входа низко над землей свисает фашистский флаг. Видимо, там разместился штаб гарнизона или полиция.

На подлодке объявлена боевая тревога, экипаж приготовился. Стрелка секундомера пока не добежала до нужного отсчета, запас пеленга есть, и мне остается терпеливо ждать очередной команды. Работает эхолот, вспышками неоновой лампочки показывает расстояние от киля до грунта.

— Еще немного, — слышу над самым ухом. Это Станислав Петрович. По голосу его не чувствуется, что мы под носом у врага ставим мины, с риском для жизни выполняем опасное задание.

— Вот теперь прекрасно, полный порядок, — прямо-таки нежно шепчет Буль. — И потом громче и более властно; — На пеленге!

Минный заградитель поворачивает на боевой курс, берег уплывает вправо. Командир делает знак инженеру-механику, тишину нарушает минный телеграф. Из шестого отсека рокочет минер.

— Первая!

Теперь началось. Тарахтя, раскатывались на роликах мины, завывал насос. Противнику трудно услышать этот шум, и все-таки мы настороже. Пугаешься даже ударов собственного сердца, затаиваешь дыхание. Сила нашего оружия — тайна. Морская мина опасна, пока не знают, где она стоит. Известная мина уже не оружие — пустой балласт.

Минный заградитель чиркает килем по песку. Застыли на местах трюмные и рулевые, не спускают глаз с приборов Буль и его помощники.

— Пятая… Седьмая… Двенадцатая… Семнадцатая… Двадцатая…

— Двадцатая, — повторяет переговорная. Умолкли ролики, остановились моторы миносбрасывателей, затихли команды. Минные трубы заполнила морская вода. Лодка поворачивает от берега и уходит все дальше, дальше, в глубь моря. Кривые переулки, горбатые крыши прячутся за горизонтом.

Свободные от вахты собрались в кубрике: помощник командира Митрофанов, военком Илларионов, главстаршина Бадаев, минер Муратов. Гляжу и с трудом узнаю своих товарищей. Заостренные носы, ввалившиеся щеки, синие круги под глазами. Один только Буль на высоте, выглядит так, будто с прогулки возвращается. Невольно позавидуешь натуре Станислава Петровича, Уселся уютно в сторонке с военкомом, ерошит стриженый ежик. Слышу, начинает разговор:

— Ты помнишь, комиссар, в клубе выступала блондинка, пела под баян…

— напевает мечтательно. И эти бесхитростные звуки уводят каждого из нас в мирную жизнь, в домашний уют… А за бортом негромко рокочет море.

Он с тревогой наблюдал за движением секундной стрелки. Каждый ее прыжок приближал утро, а ему надо было затемно успеть отойти на глубину, потому что до восхода солнца над заливом появятся самолеты.

Склонившись над картой, он наносил фарватеры, створы, волнорезы, все, что потребуется командиру подлодки, который придет сюда топить вражеские корабли.

Будильник неумолимо отсчитывал время: тик-так, тик-так… Хоть бы на десять, на пять минут продлить. «Малютка» прощупывала входы и выходы в порт, словно сама была живым существом и понимала, что надо торопиться, успеть затемно выполнить задачу.

Но июльская ночь быстротечна. За кормой уже светало, сквозь туман вставал чужой порт, главная база военно-морского флота противника на западном побережье Черного моря.

Командир оторвался от стола. Разведал все, что можно было разведать за короткую ночь. Тайна противника в его руках. Теперь остается пройти минное поле, а там глубины, для «Малютки» простор и раздолье.

В каюте было душно. Евгений Генрихович расстегнул китель, автоматически вынул портсигар и зажигалку, но тут же спрятал в карман. В этот момент послышались резкие звуки. Трудно было уловить, откуда они идут. Он прислушивался, застегивая китель. Что могло стрястись? Неужели минреп?

Так оно и было, зацепились за минный трос.

Звуки начали затихать, и Евгений Генрихович, втайне надеясь, что все обошлось, спросил штурмана, как обстоят дела. Но ответа не услышал. «Малютку» швырнуло в сторону, со стола полетела на пол стеклянная пепельница, в каюте все затрещало и зазвенело.

Сразу нельзя было понять, в чем же причина. Командир стал запрашивать отсеки, но никто ничего определенного не мог сказать. Взрыва мины не было. Может, лодка коснулась минного защитника? Тогда откуда это завывание, шипение, будто за бортом пожарные машины поливают из брандспойтов?

Свист и шипение вскоре затихли. Но лодка беспомощно лежала на грунте, лодка была повреждена.

Вскоре выяснили и причину. Оказалось, что произошел редкий в практике подводников случай: парогазовая торпеда зацепилась хвостовым оперением за волнорез из-за неисправности механизма открывания передней крышки. Она-то и наделала шуму. Выла и билась, как волчица в капкане, сотрясала лодку. Отработанные газы прорвались в первый отсек, где находились два человека. Но пробоин нигде не было, вода не поступала.

Капитан-лейтенант приказал немедленно спасать людей. Матросы начали отдраивать переборочную дверь. Шум прекратился, но газы продолжали поступать, наполняя отсек запахом пороховой гари и сгоревшего масла.

Особенно пострадал матрос Дегтярь, он потерял сознание, и фельдшер оказывал ему срочную помощь. Старшина торпедистов Щукин бодрился, говорил, что на него ничего не действует. Он действительно физически был очень выносливым. Но внутренне переживал, Щукин был парторгом на «Малютке», дисциплинированным, исправным моряком, считал своим долгом везде и во всем быть примером. А тут «чп»! Хоть и не по его вине, да ведь в его хозяйстве это случилось, стало быть, моральную ответственность за случившееся, за пострадавших несет он, парторг Щукин, призывавший товарищей отлично нести службу, успешно выполнить боевую задачу.

Когда Дегтяря отходили и он открыл глаза, то первым делом спросил, жив ли старшина.