Орест Пинто - Тайный фронт

Я посмотрел на Ван Вааля. Моя статья была, конечно, самым настоящим блефом, но трюк удался. Вааль побледнел, вскочил и хотел было что-то сказать, но я помешал ему.

— Послушайте, Вааль! — крикнул я. — Не спорьте со мной! У меня достаточно доказательств и имеются даже письменные показания вашего знакомого. Кроме того, он передал мне коробку из-под сигарет, в которой вы обычно прятали алмазы. На этой фотографии вы видите вашу коробку. Вы покупали алмазы в Лондоне и продавали их в Лиссабоне по спекулятивной цене. Вас не волновало то обстоятельство, что алмазы попадали в руки врагов, которые использовали их в войне против страны, предоставившей вам убежище.

Вааль не выдержал. Пять минут спустя он признался во всем, назвав фамилии и адреса лиц, с которыми поддерживал связь в Лондоне и Лиссабоне.

По приговору суда военного трибунала Ван Вааль был отчислен из рядов голландской военной авиации. После этого он сразу же был арестован английской полицией по обвинению в контрабанде и содействии противнику. Ван Вааля приговорили к четырем годам тюремного заключения. Если бы он не оказался иностранцем, суд вряд ли был бы так снисходителен к нему.

Как-то в конце войны мне довелось присутствовать на приеме, устроенном в Гааге по случаю освобождения города от немецких оккупантов. Среди гостей были представители союзного командования и дипломаты. Мне не очень хотелось идти на этот прием, но отказаться было нельзя.

На приеме все было так, как вы не раз видели в довоенных фильмах голливудского производства. Слуги в нарядных ливреях разносили на подносах бокалы с шампанским. Женщины были в вечерних туалетах, а мужчины во фраках. Я старался держаться в стороне.

Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся и увидел улыбающееся лицо незнакомого мне человека. Но он назвал меня по фамилии и представился полковником Ван Астеном. Мы поболтали о разных мелочах, а затем полковник обратил мое внимание на огромную картину, висевшую напротив нас. Живопись, особенно произведения голландских художников шестнадцатого и семнадцатого веков, была моим увлечением, поэтому я обрадовался, когда мой собеседник завел разговор на эту тему. Оказалось, что он также неплохо знает живопись, любит изобразительное искусство и является тонким ценителем его.

В ходе беседы Астен пригласил меня побывать у него дома и обещал познакомить со своей коллекцией картин. Полковник жил неподалеку от того места, где проходил прием, и я с удовольствием согласился отправиться к нему, не дожидаясь конца приема.

Квартира Астена была обставлена с большим вкусом. На стенах гостиной висели картины учеников Рембрандта. Одна из картин привлекла мое внимание. Она висела отдельно, в небольшом алькове. На ней был изображен улыбающийся юноша в одежде семнадцатого века. Мне уже приходилось однажды видеть эту картину, но теперь я никак не мог вспомнить, где именно.

— А вы, оказывается, настоящий знаток, — проговорил Астен, заметив мой интерес к картине. — Это ведь лучшая из моих картин, не правда ли? Знаете, кто ее написал?

— Мне кажется, Фердинанд Боль [1] Фердинанд Боль (1616–1680) — известный голландский живописец и гравер, излюбленный портретист голландской буржуазии. — Прим. ред. , — ответил я.

— Правильно. Это картина Боля. Между прочим, очень немногие знают автора картины, хотя она всем нравится, — заметил Астен.

— Благодарю вас за комплимент, но у меня есть одно преимущество перед другими вашими гостями: я не впервые вижу эту картину. Я видел ее примерно лет пятнадцать назад, кажется, в коллекции Линдера.

— Совершенно верно. Эта картина и сейчас принадлежит бедняге Линдеру. Я просто взял ее напрокат.

— Почему же Линдер бедняга? — поинтересовался я. — Что с ним случилось?

— Разве вы не знаете? — удивился Астен. — Мне казалось, что это давно всем известно.

— Только не мне. Последний раз я слышал о Линдере незадолго до начала войны. Тогда он был богат и преуспевал.

— О, с тех пор многое переменилось для Линдера. Если хотите, я расскажу вам о нем, — предложил Астен, и я с готовностью согласился.

Астен рассказал, что до войны Линдер был одним из ведущих коллекционеров произведений живописи в Голландии. Он нажил огромное состояние, умело ведя торговлю картинами.

Но в личной жизни Линдер не был столь удачлив. Он за большие деньги купил дворец и чуть ли не каждый день устраивал там попойки с постоянно окружавшими его дамами полусвета и разного рода прихлебателями. Постепенно богатства Линдера начали таять. Ему нужно было принять какие-то кардинальные меры, чтобы поправить свои финансовые дела.

Однажды, примерно за год до начала войны, во дворце Линдера, где он хранил свою коллекцию, случился пожар. Коллекция была застрахована, и страховая компания, конечно, тщательно расследовала причины пожара. Расследование показало, что Линдер устроил пожар преднамеренно, с целью получить страховую сумму. Линдер был осужден и находился в тюрьме почти до оккупации Голландии немцами.

Сознавая, что в Голландии ему не удастся восстановить престиж, Линдер переехал в Гамбург, где и жил в течение всей войны.

Когда союзники заняли Гамбург, их контрразведка заподозрила Линдера в сотрудничестве с немцами. Линдера арестовали. Сейчас он находится в тюрьме, ожидая завершения следствия по его делу.

— Именно поэтому я и назвал его беднягой, — закончил свой рассказ Астен. — До войны он совершил преступление и понес наказание. Но разве можно винить Линдера в том, что он решил уехать в Германию? Судьба сложилась так, что он оказался в стране, ставшей нашим врагом.

— Печальная история, — заметил я. — Я мало знал Линдера, и было это давно. Я никогда не слышал, что он был осужден. Но зачем вы все это мне рассказали?

— Но ведь вы заинтересовались картиной, принадлежавшей Линдеру. Ну а кроме того, я считал, что его история будет интересна вам и как контрразведчику. Я хочу помочь Линдеру, и, может быть, вы в свою очередь поможете мне.

Я промолчал, а Астен, увидев мое смущение, продолжал:

— Я был у Линдера в тюрьме. Чувствует он себя очень неважно и готов хорошо отблагодарить любого, кто поможет ему.

— Вы имеете в виду картину? — У меня захватило дух. Ведь все началось с беседы двух культурных людей о живописи и теперь вдруг приобретало характер сделки, прямого подкупа. — Если я вас правильно понял, вы считаете меня способным пойти на служебное преступление? Вы думаете, что меня можно купить?

— Да что вы! Речь идет не о подкупе, а только о небольшом подарке за оказанную услугу, — произнес Астен, улыбаясь.

— Но ведь этот «небольшой подарок» стоит около четверти миллиона гульденов?