Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №4 за 2004 год

Вши — мелкие постоянные эктопаразиты, имеющие повсеместное распространение. Вши относятся к кровососущим насекомым. На коже человека могут паразитировать три вида вшей — головная, платяная и лобковая. Вошь питается кровью человека 2—3 раза в сутки, выпивая до 1,2 мл крови. Вши, паразитирующие на человеке (платяная и головная), представляют особую опасность, так как являются специфическими переносчиками возбудителей возвратного и сыпного тифа, волынской (траншейной, пятидневной) лихорадки. Блоха человеческая (Pulex irritans) — временный эктопаразит. Блохи — специфические переносчики чумы, крысиного сыпного тифа и туляремии. Взрослая особь питается только кровью человека, причем предпочтительно теплой. Они оставляют мертвого хозяина и ищут нового. Этим свойством блох объясняется быстрое распространение чумы. В Африке и Южной Америке обитает земляная блоха (Sarcopsylla penetrans), предпочитающая жить под кожей человека, то есть являющаяся эндопаразитом. Излюбленная локализация этой блохи — под кожей межпальцевых промежутков и под ногтями.

Наталия Никольская

Незабываемое чувство упоительного волнения всякий раз овладевает душой, едва лишь ее коснутся удивительные по своей силе и красоте волшебные трели. Они принадлежат соловью — той хрупкой и осторожной птичке с темными выразительными глазами, чей проникновенный голос на многие часы и версты гулко разливается по лунной ряби водной глади или эхом рассыпается вдоль ночной степи, скитаясь между островками притихших дубрав.

…Начало мая под Курском. Теплая и тихая лунная ночь, легкий приятный ласкающий ветерок. Небольшой островок дикой дубравы, затерявшийся в заповедной Стрелецкой степи. Близится полночь. И вдруг: «Ти… ти-ти-ти… ти-ти-ти-тию-ви…» — несмело разорвал почти двухчасовую ночную тишь своим «почином» курский соловей… Помолчал, послушал: не отзовутся ли собратья?

Из дальних кустов ему ответили, и он рванул, уверенно рассыпая налево и направо колено за коленом, строфу за строфой. Программа «выступления» была стабильной, когда маэстро пел в одиночестве, но резко менялась в сторону сближения с соседом, если тот вдруг появлялся со своим репертуаром. Этим приемом «мой» соловей показывал пришельцу, что адресует песню именно ему. Тот, в свою очередь, если испытывал ответное чувство, тоже отклонялся от своей обычной программы и старался произносить те колена и даже целые строфы, которые исполнял перед этим его визави. Так завязывался самый настоящий диалог. Быть свидетелем подобных «переговоров» — величайшая награда для натуралиста…

Из куста метрах в тридцати мощно «ударил» сосед, подобравшийся поближе. В его вокальной атаке было нечто такое, что заставило моего чародея забыть об осторожности. Осмелев, я пополз к соловью по непролазной чащобе. Пять минут — и я рядом с певцом. Вижу его силуэт в метре от себя. Но вот досада: настолько темно, что ничего толком нельзя разобрать. А, будь что будет! И — включил фонарик…

Невозможно было оторвать восхищенный взор от глубоко трепещущего горлышка и сотрясающегося с бешеной силой тельца. Маэстро обо мне и думать забыл… Два часа спустя я опять стоял близ певца, но уже с «птичьим» микрофоном и магнитофоном. Когда рассвело и соловей взлетел на кроны дубов, я возвращался домой, унося с собой его «сольную партию». Теперь оставалось лишь дождаться следующей ночи…

Пробило 23.00. Я повесил на грудь магнитофон, в руки взял фотоаппарат с привинченными к нему вспышками и фонариком и отправился в путь. Тишина… Да здесь ли он? Нажимаю клавишу магнитофона, и лесной лог наполняется вчерашним «концертом». И сразу же, словно он только того и ждал, зазвучал живой Маэстро. Он сразу раскусил, что это «чужак», а не кто-то из его друзей-приятелей, живущих по соседству. А вот с этим новым претендентом на его участок и на его подругу надо разобраться… Поэтому законный хозяин тотчас самозабвенно начал подстраивать свою песню под «магнитофонного» исполнителя, а поскольку тот был им же самим, то «подстройка» давалась ему без труда и приводила его в буйный азарт.

Не выключая магнитофона, я начал сбавлять уровень звука: получилась иллюзия, что «соперник» сдает позиции.

А раз он струсил, хозяину не грех проводить незваного гостя, да так, чтобы в другой раз ему неповадно было посягать на чужой участок. Не успел я и глазом моргнуть, как мы оказались «носом к носу» — магнитофонто у меня на груди висел. И как начал в самое ухо свистать! Я невольно попятился назад, да ветви не пускали. Взвожу фотоаппарат, включаю фонарь — а ему хоть бы что. Навожу на резкость, делаю снимок. Щелчок затвора показался мне громом, сверкнули ослепительные молнии вспышек — а он и ухом не ведет!

Дело кончилось тем, что после съемок мой поющий собеседник, вконец «зазом-

бированный» своим несмолкающим и неуловимым «двойником», настолько потерял чувство страха, что позволил мне…взять себя в руки. И не раз, а трижды подряд! Схваченный, он умолкал, не издавая никаких сигналов тревоги, что красноречиво говорило о том, что в своем самозабвении Маэстро даже не осознавал, что с ним происходит. Наконец, после безуспешных попыток вернуть соловья к естественной для него осторожности, я выключил свою «волшебную дудочку» и направился к дому, шокированный увиденным, пожалуй, гораздо сильнее, чем мой герой…

Как-то под Москвой в первых числах июня случилось мне перебираться через лесную канаву, тянувшуюся вдоль светлой березовой аллеи вблизи водохранилища. Канава была довольно широка и начинала уже зарастать крапивой. Разбежавшись, я перелетел через нее, но оступился, сделал шаг назад, в глубь канавы, и… чуть не ахнул! Почти из-под самых ног безмолвно выпорхнула небольшая коричневатая птица и, пролетев метров тридцать, нырнула в густую тень ближайших кустов.

Проводив ее ошалелым от неожиданности взглядом, я осторожно, не шевелясь, осмотрел место, откуда выпорхнула птица. Далеко не сразу удалось заметить у самой ноги аккуратно свитое из прошлогодних листьев и стебельков небольшое гнездышко, в глубоком лотке которого лежало пять шоколадно-кремовых яиц, удивительным образом сливавшихся с окружающим фоном. Сомнений в том, кому принадлежало гнездо, быть не могло…

Из книг я знал, что в период насиживания соловьи по-разному реагируют на вмешательство человека — в зависимости от того, сколько дней соловьиха просидела, согревая кладку. В конце этого периода они становятся гораздо спокойнее. А уж когда появятся птенцы, соловьи способны без особого волнения кормить потомство даже в присутствии стоящего неподалеку человека. Если, конечно, он неподвижен. Из-за этого фотографировать соловьев у гнезда можно было начиная лишь с самых последних дней периода насиживания. Пришлось скрепя сердце отложить съемки по крайней мере на неделю.