Вокруг Света - Журнал Вокруг Света №9  за 1997 год

Эти растения издавна были в почете у обитателей Великого Луга, которые повсюду находили им применение. «Покинь сани, возьми воз, та и поедем по рогоз», — не уставали напевать весенние птахи лугарям. Однако раньше взрослых в плавнях оказывались дети. Они рыскали по болотам и мелководьям в поисках «панянок» — сладких внутренностей рогоза. Метелками же тростника пацаны набивали кожаные чехлы мячей. Чуть повзрослев, луговская ребятня с помощью тростниковых палочек, очинённых наподобие карандаша, начинала выводить первые буквы. Тростником покрывали крыши хат, чабанские телеги — «котыги», рыбацкие шалаши. Рыбаки из рогоза плели маты, которыми перегораживали протоки; «ки-тецем» у днепровских рыбарей называлось отверстие во льду, обставленное тростниковым заборчиком. Когда цвел камыш, отовсюду в плавни слетались пчелы. Медовую же добычу они несли в ульи — «кошарки», сплетенные плавневыми пасечниками из рогоза. Не могли обойтись без «горобынца» (так еще в народе называли рогоз) и хозяйки. «Рогожкой» у них называлась щетка для побелки хаты, а «хвощанкой» — пучек рогоза, которым мыли деревянные полы.

Исчезает, тает на глазах хрупкий зеленый мир Великого Луга. Стонут чайки над залитыми водой островами, мечутся стрижи над обрушивающимися каховскими берегами, задыхается рыба. И в который раз звучат над вербами и камышами слова старинной казацкой песни: «Ой не пугай, пугаченьку, в зеленому байраченьку! — Ой, як мени не пугаты, що хотять байрак вырубаты, а мени ниде та прожываты, ниде мени гнизда звы-ты, малых диток выглядиты...»

«Мужики, большая просьба не мусорить. Приятного отдыха. Хозяин Кузьмич». Такую наспех начертанную то ли углем, то ли сажей записку мы нашли в одном из фанерных домиков на острове Седластом (его еще называют и Каневским, и Безымянным, на одной из карт он даже обозначен как Даманский).

— Давай к этой хатке, — сказал Володя. — Курень что надо.

К этой, так к этой. А можно и вон к той, что стоит под шелковицей. Или к хибарке на берегу. Можно, правда, и на самом берегу под вербой заночевать. Еще лучше в лодке под звездами посреди Днепра расположиться. Под любой крышей здесь, в плавнях, как у себя дома. И все же после недолгих колебаний мы пристали к довольно уютному и снаружи, и изнутри (даже сетки от комаров на окнах были) домику Кузьмича. На несколько дней он стал нашей базой, откуда мы отправлялись по окрестным островам.

Оценить зеленую островную красоту Великого Луга можно лишь с высоты орлиного полета. Или хотя бы поднявшись на один из холмов правого берега Днепра — на ту же Лысую гору. Куда сложнее разобраться в системе островов, разбросанных в живописном беспорядке по плавням. Однажды турки, преследуя запорожцев, поднялись выше устья Днепра, однако быстро заплутали среди островов Великого Луга и были перебиты.

Вольготно и уверенно чувствовали себя на островах Великого Луга и бродники, и лугари, и добытчики рыбы, которая здесь, по свидетельству очевидцев, «задыхалась от множества», и пасечники, и скотари. На больших неприступных островах по краю Великого Луга располагались казацкие Сечи, в дебрях же его, на островах помельче, стояли хуторки казаков-зимовчаков. Богатые пастбища и сенокосы Великого Луга способствовали развитию скотоводства в этом краю (кстати, уже в наше время в засушливые годы в плавни сгоняли скот со всего юга Украины). Поэтому для казака, который решил стать «гнездюком» и завести свое хозяйство, имело смысл построить зимовник ни где-нибудь, а именно в Великом Лугу, в котором за два года молодая телка уже давала приплод. Перед походом казакам, что жили в зимовниках по плавням, из Сечи посылалась «круговая повестка». Казак-лугарь оставлял хозяйство на жену и присоединялся к сечевикам.

Плавневая «густянка» принимала всех, кому свобода была милее сытого, но подневольного хлеба, чинов и наград. У лугарей существовал особый этикет гостеприимства. Первое знакомство гостя и хозяина могло начаться с такого диалога. «А пугу, пугу?» — «Казак з Лугу!» — «Базавлук!» — «Саламаха и тузлук!» А означало это вот что. Прилетел пугач (филин) к пугачу, то есть казак к казаку, и спрашивает: «Что ты есть за птица?» Тот ему отвечает: «Я казак с Луга!» Очередь гостя держать ответ перед лугарем: «А я казак с Базавлука!» Тогда хозяин радушно распахивает двери перед путником, приглашая его отведать «саламахи» — каши из густо сваренной ржаной муки и «тузлука» — ухи. День-другой проводит в гостях сечевик. Наконец хозяин посылает к нему сына: «Пойди, глянь, что поделывает бурлака». «Воши бьет», — подглядев за гостем, доносит пацан. «Значит, еще погостюет», — вздыхает лугарь. Через пару дней сын докладывает отцу, что казак заплаты на сорочку ставит. «Ну, теперь уже скоро поедет», — с облегчением восклицает хуторянин.

Лугари, как правило, держали свои дома открытыми. Записок, правда, гостям они не оставляли, но те и так знали, как себя вести в чужой хате. «Казаки ни в чем не таились, — вспоминали об этой луговой старине чубатые деды с окрестных сел. — Как идет куда — курень не закрывает. Войдешь в курень — казан висит, пшена мешочек, мука, вяленая рыба, а у другого — ваганы меда стояли. Хочешь мед ешь, хочешь — тетерю вари чи кулеш. За еду ничего не скажут, а брать из куреня не бери, узнают — дадут нагаек».

В домике у Кузьмича меда нам не оставили, однако подсолнечное масло, мука, пшено и даже яйца были к нашим услугам. Мы не воспользовались этими запасами — своих харчей хватало. Лишь позаимствовали пригоршню-другую соли. Володя, правда, предложил сохранить рыбу, что удалось мне добыть с помощью подводного ружья, по-казацки — обсыпать золой и зарыть в сырой песок. Я все же отдал предпочтение соли, напомнив Шовкуну чумацкое: «Без соли и беседа суха и рыбка брыдка».

Таких домиков, как у Кузьмича, на плавневых островах немало.

Крохотный, размером с парковую танцплощадку, островок Дядин, расположенный по правому берегу Днепра чуть выше Лысой горы, рыбаки называют «Шанхаем», настолько тесно здесь лепятся к друг другу хатки, флигельки, сарайчики, навесы. Это, пожалуй, единственный остров, который с годами не уменьшается, а увеличивается. Укрепляя его берега и расширяя территорию, дядинцы забивают на мелководьях сваи, нанизывают на них старые покрышки, закладывают пространство между сваями и берегом камнем, а потом все это присыпают землей, которую засаживают огородами. Не хватает огородных соток (тут, правда, речь может идти о квадратных метрах) — используют (скажем, для огурцов) старые фонарные плафоны, которые подвешивают над водой. Горазд на выдумки человек в плавневой «густянке» на своей земле!