Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №4  за 1998 год

А оказавшись на ветру и волнах в плавучем кругу с инструктором посередине, я обнаружила, что ничего не понимаю из его беглой английской с норвежским произношением речи. Возможность коммуникации отчасти наладилась только после погружения: на глубине и норвежец, и голландцы перешли на простые условные знаки международного подводного языка. «О'кей?» — спрашивал он, поднимая правую руку с сомкнутыми в букву «о» большим и указательным пальцами, знаками отдавал команды «стоп», «вверх», «вниз», «смотрите на меня и повторяйте мои действия».

На второй день, на глубине четырех метров, едва я возвестила, что все отлично, и Андрее отвернулся, я вдохнула соленую воду, не сразу осознав, что во рту у меня больше нет загубника. Всеми средствами обращая внимание на бедственность и потерянность моего состояния, я одновременно пыталась всплыть. На поверхности рассмотрела загубник: один из двух пластмассовых выступов, которые пловец зажимает в зубах, был откушен — дыхательная трубка выпала у меня изо рта под собственной тяжестью. Не я была виновницей этого прискорбного обстоятельства, но на дне морском оказалась к нему не готовой.

Зато, едва я отдышалась, мы начали упражнения на эту тему: нужно было уже по доброй воле отпустить дыхательный шланг, задержать дыхание, поворотом тела набок и точным движением закинутой руки извлечь шланг из-за спины, снова зажать в губах и подачей воздуха освободить от воды.

Позже, совсем другими глазами перечитывая книги Кусто, я с удовольствием узнала, что с таких упражнений и начинались первые школы аквалангистов. Мы снимали под водой акваланг, маски, жилет с баллоном и там же надевали их. Плавали по компасу, всплывали и уходили на глубину, спасали аквалангиста, у которого будто бы кончился воздух. А наш инструктор показывал, как можно уравновеситься в подводном пространстве даже в позе медитирующего йога.

Теперь я вправе ободрить всякого новобранца быстро вырастающей в числе и вооруженности подводной гвардии словами Лоуренса, что «это совсем не страшно и никогда не поздно».

Очередная группа дайверов отправилась на Сент-Пол'з-Бей уже без меня. В опустевшем классе, где показывали в эти дни учебные фильмы, мы с Лоуренсом сидим за партами друг против друга и пьем кофе. Лоуренс сдержан, но открыт в общении и к нему располагает. Темноглазый и темноволосый мальтиец лет тридцати пяти, в светлой футболке, подчеркивающей смуглый загар, он всегда выглядит так, будто только что вышел из воды и полон свежих сил.

Вчера Андрее принял экзамены у нашей группы, я ответила на сорок из пятидесяти письменных вопросов и получила международный сертификат РАDI — Профессиональной ассоциации дайверов-инструкторов, — дающий право на погружение до восемнадцати метров в открытых водах. От полноты сердца я благодарю Лоуренса и говорю, что это одно из трех событий в моей жизни, которыми я горжусь.

Вторым было получение диплома Американской ассоциации парусного мореплавания на право одиночного каботажного плавания пол парусом.

А первым навсегда остался незабываемый сквозной арктический рейс. В навигацию мы прошли из Владивостока в Мурманск на старом торговом пароходе типа «Либерти». Такой рейс — по всем морям, омывающим наше просторное отечество, с тайфуном в Охотском море, с заходами во все порты, с ледовой проводкой каравана по Северному морскому пути сквозь поля айсбергов — выпадает однажды даже на долю капитана за целую жизнь...

На стенах вокруг — карты моря и плакаты с собранными на малой плоскости обитателями глубин. Лишенные свободы и тайны, они совсем не похожи на чудесные в своей стихии существа. На бумаге они подобны словам, которыми я стараюсь их описать, условным знакам подводного языка...

Лоуренс говорит о подводных мирах Хургады и Шарм-эль-Шейха на Красном море, тревожа предчувствием новых погружений. Четыре года он был инструктором на Большом Барьерном рифе в Австралии, куда мне уж никак не добраться. Рассказывает о гигантских черепахах и акулах, о зарослях кораллов, протянувшихся на две тысячи километров, о том, как однажды, увлеченный погоней за стайкой рыб, едва не погиб в лабиринтах затонувшего корабля.

У родных мальтийских берегов он погружался на глубину в пятьдесят пять метров, где все становится зеленым. Только на его памяти нетронутых мест здесь остается все меньше. Почти миллион туристов приезжает в год, вырастают отели, фабрики для опреснения воды, которую пьют жители острова, потому что на нем нет ни рек, ни источников: все это угрожает подводной фауне. Но он показал и десяток еще нетронутых мест на светло-голубой карте шельфа, где волнистой линией обведены рифы, цифрами обозначены перепады дна, крестиками — скалы.

— Что, прежде всего, привлекает вас в дайвинге?

— Мне нравится открывать людям подводный мир, учить ориентироваться в нем... На лето приезжают инструкторы из Австрии, Англии, Норвегии, дайверы собираются со всего света — это мое общество, моя среда.

— Но я спросила о самом подводном мире...

— Ощущение свободы... — Лоуренс подбирает весомые слова. — Безмолвие... Покой... Красота.

— А на земле чем вы любите заниматься?

— Иногда ловлю с берега рыбу, — смеется он. — Я родился на Мальте и насколько себя помню — помню с маской и трубкой.

Остров был еще колонией Англии, и когда Лоуренс вырос, он посещал школу дайвинга при британской армии, окончил курсы инструкторов. После возвращения из Австралии основал свою школу. В лучшие месяцы сезона — июль, август, сентябрь — ее посещают до тысячи человек: за пятнадцать лет — целая армия дайверов.

— И никто не утонул, не случилось никаких роковых происшествий?

— Никаких.

— Меня пугали тем, что в этих водах есть акулы... Откуда же их столько у вас на рыбном рынке? — повторяю я коварный вопрос людей, отговаривавших меня от безумного предприятия.

— Рыбаки уходят за многие мили... там добывают больших тунцов, меч-рыбу, попадаются и акулы. А я их встречал только в австралийских водах.

— Вы и теперь часто погружаетесь? Это тяжело?

— Нет, два погружения в день, часа по полтора... это хорошо. Это моя жизнь. И я все еще радуюсь ей.

В его темных глазах я вижу покой, вкусить который мне тоже было дано в море, пусть ненадолго, как можно пригубить чашу, полную до краев.

Может быть, по природной бесконечности своей душа всегда ощущает недостаточность земной жизни? На земле ей тесно, грязно и пресно. Уставшая от озабоченности и суеты, от смятения чувств, в тайне она жаждет освобождения.

И вот она погружается в нездешний покой, как среду обитания... Безмолвие и благодатный свет озаряют в ней самой сокровенные прежде глубины. И душа парит над ними, как будто уже навсегда освободилась от тела, преодолела тяжесть земной памяти и земного горя.