Дидье Эребон - Мишель Фуко

За годы работы в Клермоне Фуко сходится также с Мишелем Серром. Серр изучает наследие Лейбница. У него редкие для философа научные познания. Фуко обсуждает с ним страницы готовящейся книги «Слова и вещи», поверяет ему свои гипотезы, открытия, делится с ним интуитивными догадками… Серр внимает, комментирует, критикует. Они работают часами. Когда Фуко уедет из Клермона, они потеряют друг друга из виду и встретятся вновь лишь в 1969 году в Венсенне.

Денди — такая характеристика может удивить, но она неизменно присутствует в свидетельствах коллег и учеников. Денди еженедельно прибывает преподавать в Клермон. В черном вельветовом пиджаке, белом свитере с высоким закатанным воротником, зеленом шерстяном пальто… Те, кто помнил Фуко по Эколь Нормаль, с трудом узнавали в этом человеке измученного болезненного юношу, пребывавшего не в ладах с собой и миром, каким он им запомнился. Прошло пять или шесть лет, как он исчез с поля их зрения. Они знали, что он работал за границей, написал диссертацию, готовился к защите… и вдруг после долгого отсутствия явился преображенным, в расцвете сил, свободный, язвительный. Человек, сохранивший любовь к сарказму и провокациям, стал личностью, примирившейся с самим собой и с миром, хотя по-прежнему для многих загадочной.

Мишель Фуко организовал свою работу таким образом, чтобы отсечь то, что его раздражало. В 1962 году он взял двух ассистенток, Нелли Виалланейкс и Франсин Париант — «Foucault’s sisters», как вскоре стали называть их на факультете. Они читали социальную и детскую психологию — курсы, которые Фуко ненавидел и поэтому не хотел преподавать сам. Он оставил за собой лишь курс «общей психологии». Термин достаточно расплывчатый, позволявший ему помещать в рамках курса все, что заблагорассудится. В начале занятий он предупреждал студентов: «Общей психологии, как и всего, что является общим, не существует». Он мог останавливаться на языке, истории лингвистических учений или психоанализе. Как-то раз, обращаясь к Франсин Париант, он заявил: «В этом году я прочту курс истории права». Что и не преминул сделать. Исследование, посвященное безумию, только-только закончено, а он уже вступает на стезю, ведущую к новым книгам. Курсы, прочитанные с 1960 по 1966 год, несут отпечаток двойственности: того, кем он был, и того, кем он станет; прошлого и будущего, опубликованного и зарождающегося. Это свидетельствует о глубинной целостности интуиции, лежащей в основе его мышления, хотя разновременные проявления этого мышления разнятся по форме. Отталкиваясь от изложения взглядов Фрейда и теории детской сексуальности, он читает курс, посвященный этому предмету. Он не скрывает, что собирается написать труд о сексуальности — в том же стиле, что «История безумия». Когда в 1976 году вслед за книгой «Надзирать и наказывать» он опубликует первый том обширного исследования, названного «История сексуальности», его будут спрашивать о переходе от одной работы к другой и о связи между ними. На самом деле, обе темы сосуществовали уже в шестидесятые годы. Об этом свидетельствуют лекции Фуко, в которых он переходит от сексуальности к власти и от власти к сексуальности.

Фуко уделяет немало внимания психоанализу. Он давным-давно отрекся от Маркса, но сохранил верность Фрейду. Он по-прежнему комментирует «Пять лекций о психоанализе» и «Толкование сновидений». Он часто цитирует Лакана и советует студентам читать статьи этого автора в журнале «Психоанализ». Как преподаватель психологии, он не может не познакомить студентов с тестами Роршаха и из года в год посвящает им один или два часа в неделю. И, конечно, подробно знакомит их с «современными теориями перцепции и восприятия». Следует заметить, что лекции Фуко отвечают всем требованиям методики преподавания. Не следует воображать себе вдохновенных тирад, витающих над головами студентов и недоступных их пониманию. Всё это осталось в Упсале. В Коллеж де Франс целью лекций будет изложение новых идей, проверка их на публике. В Клермоне Фуко следует определенной программе: трактует понятия, излагает суть различных теорий, обобщает пройденное. Чтобы в этом убедиться, достаточно прослушать магнитофонные записи лекций, сделанные студентами: тут и четкое деление на параграфы, и небольшие пояснительные схемы. Его курс — школярский, в хорошем значении этого слова, и, несмотря на дистанцию, предполагающуюся статусом профессора, и вольности, которые он себе позволял, Фуко преподавал вполне традиционно. Он именно «вводил» студентов в курс дела, обрисовывая проблематику со всей возможной простотой и точностью. Конечно, он использовал в своих лекциях материал, собиравшийся им для собственных исследований; так, например, многое из курса лекций о «современных проблемах дискурса» попадет в его книгу «Слова и вещи». И все же он проводил границу между этими двумя видами деятельности и различал два регистра собственного дискурса — преподавание и создание книг, избавляя слушателей от путаницы.

Лекции Мишеля Фуко завораживали. Он расхаживал на возвышении, излагая очередную теорию, и только изредка обращался к стопке карточек, лежавших на столе. Бегло проглядев записи, он возвращался к теме, говорил отрывисто, ритмично, в быстром темпе. Голос его то взмывал вверх, повисая в конце фраз на острие мелодической интонации вопроса, то совершал стремительный уверенный рывок вниз. Иногда он прерывал изложение и спрашивал студентов: «Хотите знать, что такое структурализм?» Никто не осмеливался ответить, и тогда, выждав несколько минут, он пускался в длинное объяснение, ошеломлявшее аудиторию. После чего возвращался к теме, оставленной двадцать минут назад. Занятия, посвященные тестам Роршара, вызывали у студентов особую дрожь — они и завораживали, и пугали. Обычно они проходили вечером; утром Фуко говорил о сексуальности или праве, а днем — о психоанализе, языке или гуманитарных науках. Фуко делил студентов на группы по семь человек, а тех двоих или троих, кто оставался лишним, усаживал отдельно. Во время занятия на несчастных изгоев, которых он называл «бедуинами», обрушивался шквал вопросов. Неправильный ответ встречался насмешками. А правильный — не менее насмешливой репликой: «…мадемуазель такая-то заслужила конфетку». Студенты понимали, что у них есть лишь один путь к спасению — любой ценой не стать «бедуином». Но как справиться с темами научных работ? Они дьявольски трудны. Вот, например, одна из них: «Любая семья невротична». Никто не осмеливается шагнуть в это болото. Фуко избавлен от чтения студенческих сочинений: все находят способ уклониться от предложенных им тем. Но есть еще одно препятствие — устный экзамен в конце года. Фуко задает вопрос студентке, едва живой от страха: «Что вы намерены делать, когда вырастете?» Студентка пытается выжать из себя что-нибудь внятное, но Фуко прерывает ее: «Можете ли вы назвать пять типов невроза, описанных Фрейдом?» Она приступает к перечислению. Экзамен окончен.