Николай Черкашин - Возмутители глубин. Секретные операции советских подводных лодок в годы холодной войны

Мы тоже осмотрелись в отсеках. Кроме подмоченных торпед, с СБП других проблем вроде бы не было. Можно было только представить, как выглядит наш нос, смятый вдрабадан… Позже выяснилось, что у нас были повреждены все носовые торпедные аппараты, кроме одного. У американцев были пробиты цистерны главного балласта.

Как бы там ни было, но мы повторили подвиг капитана Гастелло, только без жертв. Во всяком случае, «Натаниель Грин» со всей своей кучей «поларисов» в заданный район не вышел.

Первую часть этой захватывающей истории я выслушал в Киеве: сначала от Александра Викторовича Кузьмина, затем от мичмана в отставке Михаила Михайловича Смолинского. Мы заехали к нему с Кузьминым на работу — в стрелковый тир, где Смолинский учит молодежь обращению с оружием. Можно сказать, работа для бывшего минера почти по специальности. Смолинский никак не ожидал нашего визита, но — флотская выучка — быстро накрыл обеденный стол из того, что бог послал и дала на работу жена. Разложил по тарелкам домашние пельмени, открыл банку с сайрой, разлил по стаканам горилку… Ну, как тут было не выпить и за тех, кто в море, и за тех, кто благополучно вернулся из него тридцать три года назад Не зря молвил один флотский мудрец: «Выйти в море может каждый дурак, а вот вернуться…»

Обнялись бывшие соплаватели, потому как вспомнили все в деталях и очень разволновались. Кузьмин сказал на посошок:

— Конечно, Господь Бог миловал, не попустил, но ведь и экипаж не подкачал!

— Это точно! — подтвердил Смолинский. — Личный состав был весь на боевых постах и действовал точно по командам. Слаженный у нас экипаж был. Хороший…

И загрустил почему-то…

Продолжение этой истории я услышал в Санкт-Петербурге от бывшего боцмана К-306, мичмана запаса Николая Молчанова. Он работал начальником охраны торгово-развлекательного центра «Гулливер». Я приехал к нему на работу, мы выбрали самый тихий столик в кафе и заказали по чашке чая. Едва речь зашла о К-306, о том давнем походе, как Молчанов снова превратился в боцмана, главного рулевого подводной лодки.

— Мы этого «Натаниеля Грина» видели, слышали, вели вплоть до самой точки погружения. Чтобы нас не засекли, мы подошли поближе к нашему разведкораблю, который держался правее от нас, ушли под прикрытие его шумов. Вот это-то и сыграло роковую роль.

Акустик докладывает: «Лодка погружается».

И тут с РЗК дали сигнал о передаче контакта. Мы совершенно в нем не нуждались. Мы уже держали контакт. Но на РЗК об этом не знали и поступили так, как требует инструкция… Акустик даже наушники не успел снять, как прогремел первый взрыв. Мы были слишком близко от РЗК, и потому взрыв прозвучал особенно громко, его слышали во всех отсеках. А у акустика из ушей пошла кровь.

Мы не сразу поняли, что произошло. Толчок довольно мягкий. Но глубина вдруг сразу поехала. Циферблат с метровыми отметками завращался, как бешеный. Провалились на 29 метров. В принципе, для атомарины такой провал не страшен, но общая глубина места была 86 метров. Так что под килем оставалось около метра

Командир дал команду: «Пузырь в среднюю!»

Я заметил — провал на глубину резко замедлился. Потом остановились…

Тут же заполнили среднюю и всплыли под перископ.

Погода была хорошая, и американцы тоже всплыли — в позиционное положение.

Гурьев потом рассказывал: вижу в перископ командира «Натаниеля Грина», люди в свитерах по корпусу бегают, бегают и оглядываются, понять ничего не могут.

Мы ушли с перископной глубины. Из отсеков доклады — все осмотрено, замечаний нет. Все агрегаты работают. Ушли еще на сто метров, и командир стал готовить радиограмму о столкновении.

Домой возвращались на глубине 40 метров, чтобы снизить давление на задние крышки торпедных аппаратов.

Надо сказать, что мой собеседник в ту пору считался лучшим боцманом если не всего Северного флота, то 1-й флотилии атомных подводных лодок — уж точно. Мог держать глубину в 3–4 сантиметра! До трех баллов моря под линзы перископа глубину держал. Чутье в пальцах было. Мог управлять подводной лодкой на заднем ходу. Чтобы уменьшить бурун за поднятым перископом, командир иногда сбрасывал обороты до нуля, и тогда лодка шла на инерции. Мичман Молчанов умел управлять рулями глубины и в таком чрезвычайно трудном режиме. Держал глубину, сжимая рукояти манипуляторов, так что пальцы немели…

А.В. Кузьмин:

— Домой мы возвращались две недели. «Натаниелю»-то что — лег на обратный курс, и вот она, база Нам же надо было пройти добрые две тысячи миль. Вскоре выяснилась вот какая беда — от удара в чужой борт сильно повредились антенны гидроакустики. Мы оглохли на весь правый борт. Но и выход на боевую службу супостату мы сорвали.

На подходе к Лице вышел встречать нас на катере командир дивизии, контр-адмирал Евгений Дмитриевич Чернов. Он обошел лодку, осмотрел нос, который был почти сплющен. Поднялся на корабль, поговорил с командиром и в целом весьма спокойно отнесся к ЧП. Как опытный моряк, Чернов прекрасно понимал, что в море бывают непредвиденные ситуации.

Спецторпеды выгружали мокрым способом; сняли волнорезные щитки и вытянули их. Приехали «головастики» и молча, без нареканий, увезли их.

Командующий флотилией назначил расследование чрезвычайного происшествия. Командиру К-306, капитану 1-го ранга Эдуарду Викторовичу Гурьеву объявили строгий выговор. На всякий случай. А американский экипаж, как мы потом узнали, наградили за проявленное мужество знаками «Золотой дельфин». И вот так всегда — кому пинки, кому дельфины.

А ведь мы, экипаж, как показало дальнейшее расследование, были ни в чем не виноваты. Все действовали, как предписывали руководящие документы: РЗК передал нам контакт, согласно наставлению — взрывами трех гранат, брошенных в воду. А поскольку глубина была относительно небольшой — 86 метров, то пошла мощная звуковая реверберация. После каждого взрыва гранаты экран гидролокатора засвечивался почти на минуту. Таким образом, К-306 ослепла почти на четыре минуты. Поскольку лодки шли навстречу друг другу, да еще практически на одной глубине, — они столкнулись. К-306 ударила «Натаниеля Грина» в район кормы, повредив американцам две шахты. По счастью, человеческих жертв не было ни с той, ни с другой стороны.

Причиной такою ЧП можно считать несовершенство техники передачи контакта. Правила вырабатывались в кабинетах без учета реальных глубин, гидрологии и прочих условий. Никто не мог предположить, что лодка может оглохнуть и ослепнуть на несколько минут. Позже наставление было доработано. А ведь если бы на разведкорабле была система ЗПС — звукоподводной связи, контакт нам могли бы передать совершенно бесшумно. Поэтому еще раз повторю — вины экипажа в подводном происшествии не было. Тем более что это был самый лучший экипаж не только в дивизии, но и на всем Северном флоте. Семь моряков имели квалификацию мастера военного дела. Все старшины команд — мичманы-профессионалы. Сколотил такой экипаж капитан 1-го ранга Виктора Храмцов, впоследствии вице-адмирал.