Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Во всех меблированных комнатах были установлены телефоны, что для постояльцев являлось несомненным удобством – в любое время прислуга подзывала их к аппарату.

Главное отличие «меблирашек» от частной квартиры заключалось в том, что жильцы должны были подчиняться общему регламенту. Образчик правил проживания в меблированных комнатах был приведен газетой «Новости дня»:

«Запрещается лежать на диванах.

Безусловно не дозволяется вбивать гвозди в стену.

Гости могут быть у жильцов до 11 часов вечера и отнюдь не ночевать.

Посещение квартирантов гостями после 11 часов и вход посторонних в номера после указанного времени безусловно не допускается.

Гулять по коридору после 10 часов вечера и утром до 8 часов воспрещается.

Не уплатившему по счету отказывается во всем».

Среди неписаных правил, которым подчинялись жильцы «меблирашек», было требование местного этикета: «прежде стукнуть в дверь и уже на фразу: antrez! [124]– войти». Характерным свойством меблированных комнат было то, что их обитатели довольно быстро сходились друг с другом.

Впрочем, в разных заведениях были свои порядки. Как-то жильцы меблированных комнат Романова, стоявших на углу Тверского бульвара и Малой Бронной, пожаловались в газету, что там в свободных номерах довольно часто устраиваются театральные репетиции. Активное участие в них принимал сам владелец меблированных комнат.

«Репетиции эти сами по себе, конечно, ничего дурного из себя не представляют, – писали постояльцы г-на Романова, – но если принять во внимание, что в дни таких репетиций от разносящегося по всем соседним номерам крика, шума, смеха артистов-любителей не приходится в собственном помещении спать далеко за полночь, то такие репетиции, в особенности для лиц трудящихся, которым предстоит к 9 час. утра уже быть на службе, – являются истинным наказанием.

Да если прибавить к этому, что одной из жилиц названных меблированных комнат разрешается держать в нумере трех кошек, к которым по ночам являются еще их гости, устраивающие свои кошачьи концерты иногда до утра, и что, несмотря на сетования квартирантов, администрацией нумеров никаких мер к прекращению этих концертов не принимается, то вы поймете, какие мытарства испытывает по ночам усталый и желающий отдыха квартирант меблированных комнат г. Романова».

Однако более всего бесправие жильцов проявлялось в тех случаях, когда владелец по каким-то своим соображениям вдруг отказывал им в приюте. Так, в феврале 1910 года обитатели всех 44 номеров меблированных комнат «Бостон» в одночасье оказались на улице. Удивительное даже по меркам Москвы событие описал побывавший на месте В. А. Гиляровский:

«В меблированных комнатах „Бостон“, в д. Коровкина на углу Тверской и Садовой ул. вчера разыгралась совершенно исключительная история. Дело в следующем: арендатор „Бостона“ г. Ярмолович по исполнительному листу имел быть выселенным со всем своим имуществом и всеми жильцами, переполнившими 40 номеров „Бостона“. Жильцы об этом ничего не знали. Приезжали, занимали номера, одни платили вперед, другие не платили, но все жили совершенно спокойно.

Вдруг вечером 15 сентября по номерам начал бегать мальчик из швейцарской и раздавать повестки судебного пристава, в которых было сказано: «По исполнительному листу мирового судьи от 9 сентября за № 107 очищение „Бостона“ от жильцов мною назначено на 18 сентября, в 2 часа дня».

Жильцы приняли повестки, но никакого значения им не придали. А один жилец так и не принял повестки, хотя таковую пытались ему вручить. Это повестка за № 1608, написанная на имя квартиранта Игоря Ш. Ему, оказавшему сопротивление властям при вручении повестки, вчера минуло ровно девять месяцев со дня рождения. По какой статье закона была послана повестка младенцу – вопрос юридический, на который должен ответить юрисконсульт домовладельца И. А. Коровкина присяжный поверенный В. Г. Павлович, автор вчерашних ужасов «Бостона».

Ровно в 2 часа появилась на лестнице процессия. Впереди шел присяжный поверенный Павлович, высокий, щегольски одетый, за ним петушком подпрыгивал невзрачный сухой старичок, в очень подержанной бекеше – домовладелец И. А. Коровкин, за ним судебный пристав со знаком и портфелем, а далее – толпа людей в грязных фартуках и рваных пиджаках – рабочие для выселения. Заключал процессию околоточный.

В номерах засуетились. Где приотворялась дверь и показывалось испуганное лицо, где щелкал замок, запираемый изнутри.

В конце коридора, за стеклянной дверью, на кресле занял место г. Павлович и предложил судебному приставу, разбиравшему бумаги, «приступить к делу». Орда рабочих с шумом рассыпалась по коридору. Жильцы обоего пола с испуганными лицами со слезами бросались умолять г. Коровкина отсрочить им только до понедельника.

– Я здесь ни при чем-с, к ним пожалуйте, их просите! – указывал г. Коровкин на своего юрисконсульта.

Жильцы бросались к тому со слезными мольбами:

– Только до понедельника. Ведь не на улице же оставаться!

И г. Павлович, не меняя своей важной и удобной позы, отвечал всем одной стереотипной фразой:

– Я могу вам ответить только одно: или моментально уходите добровольно, или ваши вещи будут выброшены на улицу.

Кое-кто из жильцов выбирается. Вот дама, обвешанная картонками, ведет плачущего ребенка, спотыкается на лестнице, и весь багаж падает на голову дитяти.

– Лома-ай, чего глядишь! – командует какой-то «молодец» рабочему, молотящему кулачищем в дверь номера.

– Заперлась? Ломай!

Рабочий напирает плечом, дверь трещит, из номера слышится раздирающий душу вопль, и наконец щелкает замок и дверь отпирается. Бледная, едва держащаяся на ногах дама выходит и беспомощно останавливается, облокотясь на косяк:

– Пощадите...

С ней делается дурно. Судебный пристав с побледневшим лицом обращается к присяжному поверенному:

– Я как судебный пристав не имею права вмешиваться, я должен выселять, но как частное лицо я бы посоветовал вам оставить их до понедельника утра. В это время они не успеют подать никуда и остановить выселение не смогут.

– Вы, кажется, знаете наше решение? Исполняйте ваши обязанности!

– Я вам ручаюсь, что в понедельник утром я выселю, но дайте возможность приискать квартиру, ведь здесь есть приезжие с детьми, не знающие Москвы.

Г. Павлович молчит и барабанит пальцами по колену. Он совершенно спокойно и хладнокровно выслушивает самую неприличную ругань по своему адресу. Ругают его и дамы, и мужчины, не стесняясь дам... Где-то вопль ребенка...

– Ироды! – слышится оглушительный бас, и ему вторит ругань и треск ломающейся мебели, которую рабочие с хохотом выбрасывают из номеров и как попало тащат вниз по лестнице.