Анна Ковалова - Довлатов

Каждое утро мы распечатывали десятки писем. В основном это были чеки и дружеские пожелания. Но попадались и грубые отповеди. В одном письме меня называли (клянусь!) учеником Риббентропа, Жаботинского, Бубера и Арафата. В другом какой-то ненормальный интересовался, правда ли, что я, будучи охранником, физически мучил Солженицына. Хотя, когда Солженицына посадили, мне было три года. В охрану же я попал через двадцать лет. Когда Солженицына уже выдвинули на Ленинскую премию.

Короче, шум стоял невообразимый. Повторяю, это были лучшие дни моей жизни.

Мои товарищи и коллеги — прелесть. Расскажу о них коротко. Боря Меттер — Остап, командор. Женя Рубин — Паниковский, я — Шура Балаганов. Алексей Орлов — Адам Козлевич. И «антилопа» есть. Все, кроме меня, умеренно и охотно пьющие. Все рослые и толстые. Широкие и веселые…

Про нас уже говорят, что мы взяли деньги в КГБ. (Агент КГБ — здесь — такое же универсальное и отвлеченное выражение, как слово — бля. Я, бля, пошел, бля…) Боря дико обрадовался. Он говорит — это же прекрасно. Подписчики будут думать, что это солидно.

Елена Довлатова:

Создатели газеты, и Довлатов в том числе, стали очень известными личностями в мире русской эмиграции. Естественно, это было наиболее ярко выражено в Нью-Йорке, потому что газета выходила именно здесь. Но «Новый американец» распространялся и по другим штатам и городам, у него были подписчики в самых разных местах. При этом сотрудники газеты тоже ездили по стране, как звезды. Их действительно узнавали, знали и любили, может быть, благодаря особой тональности этой газеты. От этой газеты ждали не сухой информативности, а разговора с читателем — и это для нас было внове.

Период «Нового американца» был все-таки периодом творческим, это было замечательное время в жизни Сережи. Работа в «Новом американце» была не просто журналистикой, это было дело, которому все служили со страстью. Там никто не работал ради денег: платили очень мало, а главный редактор и вовсе без зарплаты жил очень долго.

И все-таки дела шли неплохо. О нас писали все крупные американские газеты и журналы. Я получал вырезки из Франции, Швеции, Западной Германии. Был приглашен как редактор на три международных симпозиума. Вещал по радио. Пестрел на телевизионных экранах. У нас были подписчики даже в Южной Корее…

Я мог бы привести здесь сотни документов. От писем мэра Коча до анонимки на латышском языке. Но это — лишнее. Кто читал газету, тот знает…

Годовой юбилей мы отмечали в ресторане «Сокол». По территории он равен Ватикану. В огромном зале собралось человек девятьсот. Многие специально приехали из Филадельфии, Коннектикута и даже Техаса.

Видимо, это был лучший день моей жизни…

Нина Аловерт:

Надо сказать, что организаторы газеты все-таки держались несколько особняком. Довлатов, Меггер, Орлов, Вайль и Генис были редакционной элитой. Кажется, перед тем, как я ушла из газеты, Наташа Шарымова с покойным Аликом Бачаном и кто-то еще готовили собрание, чтобы на эту тему поговорить. Не помню, что из этого вышло и состоялось ли собрание, была ли я на нем. Просто я тогда сама не очень ладила со своими коллегами. Не могу сказать, что я была права, а все были неправы, я не была тем единственным, кто шагает в ногу. Наоборот, сейчас я с большим огорчением вспоминаю об этих конфликтах. Так же, как и все остальные, я не умела быть лояльной. Дело в том, что мы, эмигранты, поначалу думали, что мы все одной крови — ты и я. Оказалось, нет. Оказалось, что мы очень разные. Но нас объединяло то, что мы приехали из страны, где не очень умели толком друг с другом разговаривать, строить нормальные деловые отношения, прислушиваться к другому мнению. Свобода, которую мы обрели в Америке, поначалу обернулась для нас «свободным» и категоричным неприятием чужих мнений и доводов. Тогда я этого не понимала, теперь понимаю.

В Союзе мы были очень похожи. Мы даже назывались одинаково — «идейно чуждыми». Нас сплачивали общие проблемы, тяготы и горести. Общее неприятие режима. На этом фоне различия были едва заметны. Они не имели существенного значения. Не стукач, не ворюга — уже хорошо. Уже достижение. Теперь мы все очень разные. Под нашими мятежными бородами обнаружились самые разные лица. Есть среди нас либералы. Есть демократы. Есть сторонники монархии. Правоверные евреи. Славянофилы и западники. Есть, говорят, в Техасе даже один марксист. И у каждого — свое законное, личное, драгоценное мнение. Так что любой разговор немедленно перерастает в дискуссию. Настоящему капиталисту легче. У него в руках механизмы финансового стимулирования. А наши-то сотрудники работали почти бесплатно. А если ты человеку не платишь, значит, хотя бы должен его любить…

В общем, мало того, что нас давили конкуренты. Мало того, что публику иногда шокировали наши выступления. Но и в самой редакции проблем хватало. Дело шло с перебоями, рывками.

Нина Аловерт:

В первый же год работы в «Новом американце» мы с Сергеем успели и подружиться, и поссориться. Так что, когда у Довлатова был издан «Компромисс», я не ждала, что он мне книгу подарит. Поэтому я послала по почте автору чек, желая книгу купить. В ответ я получила чек обратно — вместе с надписанным «Компромиссом»:

( Аловерт Н. Нью-Йорк. Надписи и фотографии // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 500)

Александр Генис:

Очень трудно было коммерчески осуществить такую затею, потому что тогда делать газету было гораздо дороже, чем теперь, когда существует более совершенная и удобная техника. Сейчас стало намного проще. Поэтому «Новый американец» возник как крайне рискованное предприятие, что и доказал его конец: газета рухнула именно из-за коммерческой несостоятельности своих создателей.

Ощущение сенсационности и триумфа не пропадало. Хотя проблем было достаточно. Во-первых, не хватало денег. Что расхолаживало при всем нашем энтузиазме.

Нужен был хороший бизнес-менеджер. Попросту говоря, администратор. Деловой человек. Да еще в какой-то степени — идеалист.

Уверен, что такие существуют. Уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке.

Сколько требуется человеку для полного благополучия? Сто, двести тысяч в год? А люди здесь ворочают миллиардами.