Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

Степан Петрович переселился в столицу республики — город Буэнос-Айрес — и занялся здесь торговлей. Дела шли удачно. Через несколько лет он построил и пустил в ход кирпичный заводик и стал строить двухэтажный дом на одной из окраин города.

Однако, хозяйством основательно не обзаводился. Семьи тоже не имел; все надеялся домой вернуться…

Быстро пролетели годы и хлопец превратился в старика. Ио чем больше он старел, тем сильнее; охватывала его тоска по родине. А. тут подвернулся сосед-коммунист. Стал рассказывать ему басни о райской жизни в Советском Союзе на коммунистические собрания вводил, советские газеты давал читать.

Поверив басням, Степан Петрович вступил в коммунистическую партию и начал осуществлять свою главную мечту. Дом и кирпичный завод продал. С большим трудом, истратив много денег, добился визы в СССР…

— И ось, бачьте. Приихав. Попав, як муха в горячий борщ…

На границе Степана Петровича арестовали, отобрали все деньги, долго возили по разным тюрьмам и, наконец, привезли в Пятигорск. Здесь его допрашивают 3–4 раза в месяц, и с большим конвейером он знаком весьма близко.

Обиднее всего для Степана Петровича, что ему, как он говорит, не дали и одним глазом глянуть на родное село. Приехал на родину старик, а родины-то и не увидел.

— В чем же вас обвиняют? — спрашиваю я. Он беспомощно разводит руками.

— Знущаються (Издеваются), бисовы дети. Такое кажут, (Говорят.) шо сам чортяка не разберет…

Фантазия северо-кавказских энкаведистов бывает, иногда очень богатой и буйной. Они обвинили Бутенко в невероятном преступлении: будто бы он приехал по заданию зарубежных украинских сепаратистов произвести вооруженный переворот на советской Украине и присоединить ее к… Аргентине. "Признаться " в этой чепухе старик отказывается…

Степан Петрович опять вздыхает, снимает с головы платок, мочит его водой из кувшина и снова покрывается им. Я успеваю заметить, что макушка лысой головы старика совершенно лишена кожи. Вместо нее красуется большое кровавое пятно, будто с человека сняли скальп индейцы, о которых я читал в детстве.

Спрашивать у Бутенко о происхождении этого пятна неудобно, а догадаться самому легко. Впрочем, Смышляев потихоньку рассказал мне о нем.

— Нашему аргентинцу и в тюрьме не повезло. Его допрашивает начальник контрразведывательного отдела Дрейзин. Негодяй редкий даже среди энкаведистов. Он сковывает старику руки и методически колотит его по голове ребром деревянной линейки. Знаете, такой, какие бывают в школах. С сантиметрами…

В долгие тюремные вечера Степан Петрович рассказывает нам об Аргентине. Затаив дыхание, слушаем мы о такой чужой для нас и свободной жизни в далекой заокеанской стране.

Когда я спросил субъекта с усиками, не растратчик ли он, тот очень обиделся и возмутился.

— За кого вы меня принимаете? Если я еврей., то это значит, что я уже растратчик? За всю свою жизнь в нашем дорогом социалистическом отечестве, холера ему в живот, я не растратил ни одной казенной копейки. Совсем наоборот. Я уплатил государству уйму денег. Вы только посчитайте: всякие налоги, займы, фонды обороны, на "Друг детей", на "Долой неграмотность", на танковую колонну "Даешь коммунизм" и на всякую такую петрушку. И это же каждый месяц! Разве это жизнь? Врагу своему не пожелаю такой жизни.

— Все так живут, — заметил я.

— Положи… на все. Во много раз лучше живут ответственные коммунисты, энкаведисты.

— И евреи, добавил Смышляев.

Ой, вы страшно ошибаетесь, — запротестовал субъект с усиками. — Не каждый еврей Лазарь Каганович. У евреев, в нашем социалистическом отечестве, чума ему на голову, очень таки кислое существование. Ну, чем здесь может заниматься честный еврей? Торговать нельзя, ремеслом заняться — налогами задушат, биржи нет, комиссионеры не требуются. Что прикажете делать в таком государстве?

— Растрачивать казенные деньги, — снова вставил Смышляев.

— Опять вы о растратчиках. Покорно вам благодарю. Мой кузен один раз попробовал растратить и получил пять лет тюрьмы. За это же сразу сажают. Нет . вСоветском Союзе я предпочитаю честную жизнь.

— Но ведь и вас посадили, — сказал я.

— Ах, это совсем по другому делу. Даже без всякого дела. Просто за то, что я пытался бежать от кислого существования в нашем советском государстве, рак желудка ему в бок.

— Как бежать?

— Приблизительно, как наш аргентинец. Только с маленькой разницей. Он бежал сюда, а я — туда.

— Куда?

— За границу…

Абраму Соломоновичу Розенфельду кислое существование в Советском Союзе опротивело давным-давно. Он долго подготавливался к бегству отсюда. Наконец, подготовился. Все свои наличные деньги обратил в иностранную валюту и золото. Поехал в Армению и там попытался перейти турецкую границу. Был пойман и сел в тюрьму.

Преступником себя Абрам Соломонович не считает.

— Что? Я совершил преступление? Оставьте ваши шуточки при себе. Меня душит смех. О преступлениях я даже и не думал. Просто мне захотелось переменить место жительства. Разве я не имею права жить, где хочу?

— Вы бы это своему следователю сказали.

— А вы думаете, я не говорил? Так этот паршивый еврей ничего слушать не хочет.

— Разве ваш следователь еврей?

— А вы думаете, нет? Я ему говорю: —"Послушайте, гражданин Коган! Вы же из наших. Так зачем вы меня подводите под неприятности?" И вы знаете, что мне ответил этот сын сукиного отца?

— Интересно, что?

— "Для НКВД все враги народа одинаковы, независимо от национальности". И после этого он набил мне по морде… Разве это жизнь? Это же самое кислое существование. Хуже уксуса…

Однако, расставаться с "кислым существованием" Розенфельду не хочется; все же оно лучше смерти. Поэтому он упорно отрицает предъявленные ему следователем обвинения в измене родине и шпионаже.

Смышляев обвиняет самого себя:

— Да! Я виновен! Виноват в том, что был слишком глуп полтора десятка лет тому назад. Поверил обещаниям советской власти. Поэтому и сижу теперь в тюрьме…

До революции он был офицером кирасирского полка. В годы гражданской войны сражался в Добровольческой армии. против большевиков. Затем вступил на тернистый путь эмиграции. Вместе с вранпэлевцамд эвакуировался из^Крымау^Сидел за проволокой в лагере интернированных в Галлиполи. Торговал в разнос на улицах Константинополя засахаренными фруктами и табаком; продавал и газеты.

В 1923 году русскую колонию турецкой столицы взволновала неожиданная новость: советская власть амнистирует белых, желающих вернуться из-за границы на родину. Газеты писали, что все прошлые грехи людей, воевавших против красных, будут прощены и что вообще большевики совершенно изменились и подобрели.