Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

4 Kamen H. 1983. Spain 1469-1714. Longman. P. 14,32, 147-151.

власть была защитным механизмом, который делал монарха независимым от церкви и знати. Чем больше прав государи старались закрепить за собой, чтобы создать противовес этим своим конкурентам, тем четче они определяли права подданных. Пока королевские полномочия были ограничены какой‑либо внешней властью, гарантии свободы поданных четко не оговаривались. Когда королевская власть стала суверенной, гарантии прав были определены, а парламенты и сословные представительства возникали в Европе как грибы после дождя. Республиканские ценности — свобода, самоуправление и господство закона — прекрасно сохранялись в условиях монархии, так как существовали корпоративные организации, обязанные представлять права подданных. Король проявлял не альтруизм, а заинтересованность, которая и была его основным мотивом. По мере того как авторитет короны возрастал, препятствие, которое представляли собой права подданных, можно было устранять с их согласия, то есть на законных основаниях. Таков был один из путей, которым сословные представительства способствовали усилению монархии, а не ее ослаблению. Сними государь торговался о налогах, договаривался об изменениях в законодательстве. В свою очередь, представительства были готовы защищать его новые права от старых противников. Начиная с Буржской прагматической санкции Карла VII и заканчивая Актом о супрематии Генриха VIII, корпоративные и представительные органы были самой твердой опорой абсолютной власти.

Власти абсолютной — но не деспотической. Иногда государи действительно наступали на права своего народа, после чего подданные с негодованием называли их деспотами. До конца XVIII века, когда группа «просвещенных» интеллектуалов обнаружила неиспользованные возможности данной концепции, слово «деспот» оставалось ругательством. Этот факт трудно заметить, поскольку общепринятым является мнение, что государи XVIII столетия будто бы награждались титулом «просвещенные деспоты». Однако монархи раннего Нового времени отнюдь не желали бы заслужить такую характеристику.

В 1570–х годах в сочинении «Шесть книг о республике» Воден начал активно использовать слово «суверенитет», определив это понятие как абсолютную и необоримую власть. Для его галльской логики была неприемлема ситуация, при которой решения верховной власти могли оспариваться. Воден считается мыслителем, обозначившим переломный момент в развитии теории «абсолютизма». Ему приписывают развенчание средневековой концепции «смешанной» конституции и ее замену на теорию «абсолютизма». В основе первой находилось представление о власти, разделенной между

подданными и королем и об их взаимных обязательствах, в основе второй — представление о власти монополизированной и о королевской автократии. Осознание того, что закон может быть предписан законодателем, а не только сохранен в обычае, было, безусловно, связано с развитием «абсолютистских» тенденций. Исходил ли закон от народа или от короля? Мы знаем, что здесь возникал вопрос о фундаментальном принципе, о том, было ли правление конституционным или абсолютным. 1

Историки политических учений имели склонность заострять внимание на оригинальных деталях работы Бодена и пренебрегать содержащимися в ней противоречиями. Суверен творит закон: следовательно, он не обязан его исполнять (legibus solutus), поскольку верховная власть не может подчиняться сама себе. Но его власть не является произвольной и беззаконной: это было бы противоречием в определении. Суверен подчиняется законам Бога и природы. Кроме того, он не может изменить основополагающие законы, составляющие конституцию страны, например, закон о престолонаследии. Наконец, он должен уважать имущественные права своих подданных и не смеет облагать их налогом без их согласия. Таким способом Воден показывает, что описанный им государь — не деспот. 2

Мы не упомянули еще об одном ограничении. Боден наделяет своего суверена законодательной властью и подчеркивает: если она не подлежит разделению, значит, реализуется без чьего‑либо одобрения. Большинство современных комментаторов приходят к заключению, которое звучит довольно зловеще: он говорит о законотворчестве в современном смысле слова. Однако если рассматривать отдельные элементы боденовской концепции королевской законодательной власти, то обнаружится, что эта власть формируется из королевских прерогатив, которые Боден защищает от опасности, исходящей со стороны знати. Кроме того, он желает опровергнуть мыслителей, которых принято называть монархомахами, то есть цареубийцами, в том числе Отмана и Безу. 3Эти мрачные писатели сочинили жутковатый сценарий, согласно которому сословные ассамблеи занимались бы государственными делами, назначали министров, объявляли войну и заключали мир, устанавливали законы и низлагали бы дурных государей. Примечательно, что боденовское определение законотворчества включает в себя все те несомненные прерогативы королевской власти, которые мо–нархомахи делегировали штатам, как право назначать советников, объявлять войну, чеканить монету и так далее. Однако ему все же не удается вы-

1 Sabine G. H. 1963. A History of Political Theory. Harrap. P. 278.

2 Burns J. H. 1990. P. 27-30.

3 Salmon J. H. 1987. R enaissance and Revolt. C ambridge University Press.

P. 123-135.

делить то, что мы назвали бы не зависимыми друг от друга законодательной, исполнительной и судебной функциями правительства. Современные черты в боденовском анализе суверенной власти мешают нам заметить его консерватизм: законотворчество он воспринимает так же, как это было принято в Средние века. По мнению Бодена и его последователей, Луазо и Лебрета, «законотворчество» было не более важным, чем те прерогативы, которые принадлежали короне на протяжении столетий.

Ошибочно рассматривать фигуру Бодена в контексте изменений, произошедших много лет спустя, и не воспринимать его как участника интеллектуальной атаки на феодализм. С этого времени, как утверждают некоторые историки, началось размежевание между теми, кто превыше всего ставил рассуждения об абсолютной власти короны, и теми, кто в конце концов принес ее в жертву правам народа. Такого противостояния не существовало. Если не принимать во внимание воззрения политических экстремистов, наиболее популярной была концепция сбалансированной конституции, сохранявшей гармонию между сувереном и подданными. В ней лучше всего проявлялись «соответствия», которые доставляли такое удовольствие любителям аналогий раннего Нового времени. Гармония в государстве (политическом организме) отражала гармонию в микрокосме (человеческом организме) и макрокосме (среди небесных тел и музыки сфер). Большинство политических режимов основывались на теории, отдававшей должное и верховной власти короны, и правам народа. Абсолютная и ограниченная («смешанная») власть не являлись альтернативой друг другу. Они представляли собой две стороны одной политической системы. Мысль о том, что они носили взаимоисключающий характер, определила направление исторических исследований XIX века (см. главу 9).В прерогативных вопросах королевская власть была абсолютной; в делах, касавшихся прав подданных, она была ограничена законом и в случае внесения изменений — необходимостью одобрения. Боден защищал абсолютную власть короля и сильные позиции сословного представительства: государь, уничтоживший представительство, опустится до варварской тирании и погубит страну. Подобный дуализм становится фундаментальной составляющей так называемых «абсолютистских» режимов и слишком часто недооценивается.