Ольга Батлер - Моя маленькая Британия

В документальном фильме о жизни сорокалетней Элисон рассказывалось, что первые семнадцать лет она провела в интернате для инвалидов. Там ее заставляли носить протезы, которые она возненавидела на всю жизнь. Но у девушки оказался сильный характер. Она сбросила протезы и научилась рисовать и фотографировать с помощью ног, часто используя в качестве модели собственное обнаженное тело. Она не отказывалась от своего женского счастья, родила сына. Судьба матери-одиночки дается ей очень тяжело, хотя, как все британские инвалиды, она окружена заботливыми помощниками и пользуется немалой свободой передвижения.

Когда Куинн предложил ей позировать для скульптуры, Элисон предупредила его, что находится на восьмом месяце беременности. Но Куинн обрадовался — как раз то, что надо. Уберем привычные границы и создадим манифест всепобеждающей женственности. Раньше превозносили героев, которые огнем и мечом покоряли мир — таких, как Нельсон. Теперь славят тех, кто преодолел обстоятельства и различные предрассудки (по поводу сексуальности, физических недостатков, беременности).

Но интересно: небудь у Элисон Лэппер этого лица греческой богини, стал бы художник ваять ее? Если классическая красота — тоже предрассудок, то в данной работе Марку Куинну полностью избавиться от предрассудков не удалось.

Обозреватели, особенно консервативные, все равно назвали статую ужасной — и идею, и воплощение.

«Вообще-то, — сказали они, — на площади уже был один инвалид — Нельсон. Но его не поэтому туда поставили. А в чем заслуга перед обществом этой женщины? В том, что она случайно забеременела? Художник, пожелавший привлечь к себе внимание, всегда прикрывается прекраснодушными лозунгами. Это же очевидно, что цель „травматического искусства“, заполонившего современные выставочные залы и площадки, — шокировать зрителей».

Есть некоторая правда в их словах: Куинн известен автопортретом, который он изготовил из нескольких литров собственной замороженной крови. Рождение своего ребенка он отпраздновал изображением, созданным из замороженной плаценты. Говорят, на одной из выставок технический персонал по ошибке выдернул провод из розетки, и произведение травматического искусства потекло.

Более мягкие критики считают, что подобные нетрадиционные, но наводящие на размышления статуи имеют право на существование. Только им не место на площадях исторической славы. Мраморная Элисон уместнее смотрелась бы в каком-нибудь тихом скверике перед больницей. Все-таки Трафальгарская площадь принадлежит другим героям.

А я думаю: вот где в первую очередь надо ставить памятники инвалидкам — это в России. Есть в русских селениях женщины, которых наша страна может ставить на постаменты. Вот они действительно преодолевают обстоятельства и предрассудки. Для них все помножено на десять и больше раз — по сравнению с их сестрами-инвалидами в других странах. Элисон Лэппер в кошмарном сне не снились такие бытовые и материальные трудности.

Не успел Лондон прийти в себя от мраморной Элисон, как во дворе Королевской академии была установлена еще одна беременная — бронзовая, в два раза большего размера. Интересно наблюдать за реакцией тех, кто впервые разглядывал сей шедевр. С одной стороны статуя — прекрасная молодая женщина на сносях, с другой стороны — череп и мертвое тело с содранной кожей, распоротым животом, в котором находится плод. Или тут маньяк скальпелем поработал, или пагалогоанагом.

Автор этой «Девственницы-матери» — Дамиан Хёрст. Сын механика, в двенадцать лет сбежавший из дома. Сейчас на него, как на какого-нибудь гения эпохи Возрождения, работает 75 подмастерьев, а начинал он трудно, в одиночку, стоя в сапогах в растворе формалина. Славу ему принесли «маринады», как он сам их называет — законсервированные в прозрачных емкостях трупы животных.

Всем этим «маринадам» даются философские названия — вроде «Мать и дитя разлучены» (мертвая корова с теленком), «Спокойствие уединенности» (труп овцы с воткнутым в ногу шприцем, сидит на унитазе), «Тысяча лет» (череп с червяками, которые превращаются в мух). По словам самого Хёрста, его искусство посвящено «жизни, смерти и всякому такому».

Консервированная смерть вызывает отвращение, поэтому американцы запрещали выставки — из опасения, что особо чувствительных посетителей стошнит прямо в зале.

Тошнит немногих. Реакция большинства — шок и неодобрение. Люди требуют немедленно убрать безобразные экспонаты. Вокруг выставки неизбежно начинаются разговоры, публикуются иллюстрации, выходят статьи. На это возмущение публики и делается расчет. Хёрст приобрел известность и деньги, эксплуатируя подобную реакцию зрителей.

В отличие от полоумных миллиардеров, готовых купить его работы, сам художник и его покровители, владельцы галерей, — трезвомыслящие люди. Несмотря на тошнотворность своих работ, Хёрст давно вовлечен в ресторанный бизнес. Раньше он владел «Фармацией» в Ноттинг Хилле, сейчас у него имеется рыбный ресторанчик.

В мире искусства теперь можно преуспеть, абсолютно не имея таланта. Достаточно быть хорошим антрепренером и дельцом. Великому английскому художнику Джону Констеблу, жившему двести лет назад, пришлось бы сотворить нечто скандальное, чтобы достичь успеха сегодня. Например, привезти стог сена на телеге с лошадью и вывалить прямо в выставочном зале. Иначе на его волшебные сельские пейзажи никто бы и внимания не обратил…

В зале номер 4, среди памятников Древнего Египта, неподалеку от легендарного Розеттского камня, на две пики насажены кучки то ли рваных тряпок, то ли перепутанного с листьями уличного мусора. Подсвеченные определенным образом, они создают на стене силуэты обращенных друг к другу голов, мужской и женской. Композиция под названием «Темные материи», Dark Stuff, создана знаменитой художественной парой — Тимом Ноблом и Сью Вебстер.

Некоторые посетители сосредоточенно замирают перед ней, но большинство быстро отходит в сторону.

— И они еще жалуются, что экономика летит к черту, — заметил один мужчина.

Я подошла поближе — разглядеть загадочный материал. Там оказались дохлые мыши, ворона, крыса (а может, белка с облезшим хвостом), оплетенные трупиками более мелких существ. Опознать всех у меня не хватило духу. Шедевр пованивал.

Я продолжила прогулку по музею, пытаясь отвлечься на постоянную экспозицию. Мое душевное равновесие было утрачено, в голове крутились совсем не философские вопросы. Интересно, работали ли художники в масках? Взял ли Тим на себя непростую задачу аранжировки, или сама Сью мужественно скрепляла «материал»?