Михаил Скороходов - Всех помню…

Прямков остановился возле берданки с пресненских баррикад девятьсот пятого года и вгляделся в фотографию ее хозяина — усача в картузе. Задержался у красного полотнища с призывом «Вся власть Советам!», наклонился над ржавым наганом с рассыпанными вокруг него позеленевшими патронами и прочел мандат бойца чоновского отряда. Потом двинулся дальше, к разделу «Великая Отечественная война», к лежащей там под витринным стеклом пилотке, чьим-то письмам с фронта и чьим-то — с завода на фронт, внимательно рассмотрел снимок ремонта в цехе танка, и вдруг его взгляд упал на офицерскую фуражку, совсем новенькую, современную, неожиданную здесь, среди экспонатов и реликвий.

«Откуда бы ей взяться?!» — удивился он и подержал фуражку в руках. Она пахла одеколоном.

Пора было дать о себе знать.

— Анастасия Ивановна, где вы? Здравствуйте! — крикнул Прямков и вынул из своего чемоданчика бутылку с ягодами.

— Я тут. Тут я, — откликнулся голос, и Анастасия Ивановна вышла из боковой комнаты с бутылкой таких же ягод. — Саня! Здравствуй, золотко! — бросилась она навстречу, обняла, сухонькая и, как воробушек, легкая. — А ведь не ты один приехал. Лешенька, — позвала она кого-то.

Трудно было поверить глазам. Из комнаты выходил командир роты Селезнев.

— Прямков? Здесь? Как?

— Как и ты, Леша. Он тоже мой, детдомовский. Годов пяток вас разделяло. Ну да, пяток, — подумала и подсчитала Анастасия Ивановна.

— Да ведь мы же вместе служим! — воскликнул Селезнев. — Да и ехали вместе!

— И не знали?.. Бат-тюшки! — всплеснула она руками. — Вот уж нехорошо, вот непростительно!

— Да-а… дела… Из одного детдома, а не знали.

— Ай-яй-яй, — закачала головой Анастасия Ивановна, разглядывая их. — А молодцы-то какие собой, вот уж действительно! Статные, подтянутые, красивые. Как из нашей подшефной части — при знамени стояли в клубе на торжественном заседании в День Победы. Ты, Лешенька, по всему видать, командир над Сашей. Уж не очень строжись и генералам не давай его в обиду, приглядывай за ним — он у тебя, как братишка младшенький. — И она погладила на Прямкове погон.

— Ну что вы, Анастасия Ивановна! — смутился он, одернул китель, всем своим видом показывая, что забота излишняя.

— Нет, нет, будьте там у своих ракет и танков поплотней плечом к плечу, другим пример подавайте, как ваши деды, родители, — повела она глазами на стенды.

— Мы уж и так, — придя в себя от неожиданности встречи, улыбнулся Селезнев. — Как мы на последних-то учениях, Саша!.. Расскажем Анастасии Ивановне?

— Будьте, как братья, — продолжала Анастасия Ивановна. — Вот погодите, что я вам сейчас покажу…

Она стала рыться в папках на стульях и подоконнике, приговаривая: «Да куда же это у меня подевалось, куда подевалось?! Повремените, ребятки, сейчас найду, вчера в руках держала, а куда положила, куда сунула, не помню… Столярка с витриной тянет, а то бы давно под стеклом лежало. Ага, вот!»

— А что это, Анастасия Ивановна? — поинтересовался Селезнев.

— Это старая фотография, видишь? Это в ответ на мою просьбу по заводскому радио: у кого что сохранилось ценного от старых времен — принесите! Да я не только по радио просила. На днях за угол в макулатурный пункт бегала. Говорю: может, попадется что про завод — отложите, не отправляйте. Ну, не знаю, что там будет, пока нет ничего. А эту старую фотографию паренек мне принес. Сняты два красноармейца. Один в летах, другой молодой, усишки только-только пробиваются. Поверни-ка, прочти на обороте.

— «Дорогому дяде Косте от любящего племянника по случаю того, как мы снялись перед отправкой на деникинский фронт. От Васи Прямкова», — прочитал вслух Селезнев и посмотрел округленными глазами на сержанта.

— А вот и не гляди так, Лешенька. Василий Прямков — дед Сашин. А Карпухин Константин Иванович…

— Он похож на того, что вон на той карточке над берданкой, — сказал Прямков.

— Правильно, Саша, он и есть. А ты, Леша, не кругли глаза, а скажи-ка мне лучше, как у тебя дела с Ниной Карпухиной. Я еще в детдоме подмечала… Пора, чего ждешь? А тому Карпухину на фото она правнучкой доводится. Установила. Так бы и ни к чему это, да Нина моя детдомовская воспитанница. И потому забегает ко мне наша стюардесса. Вот была на днях, сказала: улетает… А теперь, может, уж прилетела.

— Это что же получается?.. — начал было Прямков.

— Н-да. Вот так музей, вот так Анастасия Ивановна! — вырвалось и у Селезнева.

— А то получается: поженится Леша на Нине и породнится с Сашей Прямковым. Факт же кровного родства Нины и Саши не одна фотография подтверждает. Кому не известно, что обличив через поколения передается? И как это ты не заметил, Леша? У Саши и Нины на лбу в подволосничках родинки. Так-то, дорогие мои ребятки… Все-таки до многого еще у меня в музее руки не доходят, а то бы не такое раскопала, что загсам не под силу. И справки бы выдавала… А как я тебя поджидала, Саша, как ждала! Думаю, приедет, и объявлю ему, кто такой был у него дед. И что дед этот с Константином Ивановичем Карпухиным, пресненским дружинником, родня. Вот какая у вас с Ниной славная родословная! Ей я уже твой воинский адрес дала. Она тебе не написала? Ну, не успела. Иль написала, а письмо тебя не застало: в отпуск уехал.

С того дня на заводе все узнали, какой случай произошел с сержантом Прямковым и командиром роты старшим лейтенантом Селезневым, и теперь у Анастасии Ивановны не было отбоя от предложений принять какую-нибудь реликвию на пополнение экспонатов.

Да, не думал Прямков, что отпуск окажется таким необычным и что к нему, детдомовцу, протянется живая ниточка от дружинников пресненских баррикад и бойцов гражданской войны.

…Молодожены Алексей и Нина уже обжились в военном городке, обзавелись всем необходимым для своей квартирка, и Прямков нет-нет да и заглянет к ним. Но в полку пока не знают о той истории, случившейся в отпуске. Старший лейтенант все порывается рассказать о ней командиру, но ведь ни с того ни с сего разговор не заведешь. Да и дела, все дела без конца и края. Всему причиной занятость, нужен случай.

Глухой раскатистый гул шторма долетал из-за скалистых берегов и сюда, на причал, возле которого стоял туристский автобус. Напористый ветер гнал с моря гривастые волны, и было видно, как они пенились, клокотали в узкой горловине бухты Шел несильный затяжной дождь, небо наглухо затянуло, будто надвигались сумерки, и на фоне их курортный городок казался еще белее — светлый, сочный мазок художника на монотонно-сером полотне.