Юрий Корнилов - Горячее сердце

Дальнов прочитал до конца, спросил:

— Это что, копия?

— Нет, подлинник.

— Разумные начала верх взяли?

— Над чем, Павел Никифорович? Над эмоциями? Но они же от фактов, осознанные.

— Мы с тобой контрразведчики, голубь мой, юрисдикция… Короче, правовую оценку не нам давать.

— Не давал я оценки! Как коммунист в частной беседе высказал председателю суда свое мнение о Сомове и его деле.

— А он, председатель суда, что?

— Известное дело! Когда говоришь с умудренным опытом аксакалом…

Иронично выделив последнюю фразу, Новоселов поведал о разговоре с председателем Верховного суда Аджарии во всех подробностях.

Зинаида Ефимовна, тогда еще просто Зина, поскольку совсем недавно получила паспорт, работала подсобницей в пристанском ресторане Сарапула. Там она и познакомилась с Алексеем Кропотовым. Почти каждое утро он приходил на берег Камы, устанавливал мольберт и рисовал колесные пароходы с дымящимися трубами. Он носил модную в среде богемы бороду, испачканные красками вельветовые штаны, вышитую по вороту рубаху навыпуск и загадочную улыбку на мясистых губах, выпирающих из гущи волосатых зарослей.

Зина была без ума от запаха красок, бороды и беспорядочного образа жизни Алексея Кропотова. В семнадцать лет она родила Петьку. Кропотов не признал отцовства. Зина поговорила с сарапульским живописцем на языке портовых грузчиков и записала младенца на свою фамилию — Сомов. Вскоре перебралась в Осу. Здесь вышла замуж. В сорок первом инженер Николай Забродский оставил ей еще одного сына, ушел на войну и с войны не вернулся. Три года спустя ушла из жизни и Зинаида Ефимовна — после аборта, сделанного подпольной акушеркой.

Петьке было тринадцать. Сдал несмышленыша братца в детдом, махнул в Сарапул и стал жить у престарелой сестры матери — Ираиды Ефимовны. Звал ее бабушкой, ухаживал за огородом, доил козу, много читал и исправно учился. К восемнадцати годам была проглочена вся литература о шпионах, приключениях и разных авантюрах, какая только отыскалась в сарапульских библиотеках.

Тайно от тети-бабушки собрался в Москву — поступать в школу разведчиков. Должна же быть такая при МГБ, считал он. Денег на дорогу не было, он украл их у соседки, за что по решению суда отбыл на трехлетний исправительный срок в сибирский лагерь.

«У Пети хорошие отметки, кроме геометрии. Очень много читает фантастических книг, сам был большой фантазер. «Над Тиссой» читал несколько раз. Бывает замкнутым, молчаливым».

«Хотя он украл у меня деньги, я простила Петю, ведь он уже отбыл наказание и, наверно, забросил свои мечтания».

«Петька не раз говорил мне, что уйдет за границу и будет ездить по всяким странам, чтобы получить разносторонние знания. Они очень нужны разведчику».

«Способный… Упрямый… Много читал художественной литературы, даже на уроках».

Сомов знал из книжек, что на границе в проволочных заборах пропускается ток. Надо быть предельно осторожным. Подполз к столбику. Странное какое-то заграждение без колючек, низенькое. Новое что-то придумали? Шарахнет — и кучка пепла от тебя. Послюнявил палец, боязливо поднес к проволоке. Притронуться? Жутко, аж у копчика захолодело. Подождал, пока страх испарится, разулся, надел ботинки на руки, стал делать проход. Проскочил.

Должна быть распаханная, выровненная граблями пограничная полоса. Следовая называется. А тут — трава. Что за черт? Может, раньше пахали, теперь посыпают чем-нибудь? На всякий случай долго шел спиной вперед. Услышав плеск волны, оборотился, побежал. Вот и река. «Чорох» на карте обозначена. Переплыть, а там — Турция.

Плыть не пришлось, глубина по пояс. Выбрался на галечник. Через несколько шагов снова вода. Потом опять намывы песка и гальки. Где плыл, где шел, на берег выкарабкался на четвереньках и без ботинок — утонули. Дополз до кустов и замер. Неподалеку дом, надворные постройки. Хочешь не хочешь, идти надо, возврата теперь нет.

Вежливо побренчал в стекло. Не отзываются. Посильнее побарабанил. Откинулась занавеска, бородатый мужик, заслонившись ладонью от света, приник к окну. Спрашивает что-то не по-русски.

— Это Турция, а? — спросил Сомов негромко, но так, чтобы прошло через стекло.

Борода опять лопочет по-своему.

— Это Турция?! Тебя спрашиваю — Турция, да?! — чуть не закричал Петька. — Вот же напасть, не петрит.

Наконец хозяин дома, похоже, понял, покивал головой. Открылась дверь, выходящая на каменное крыльцо. Старый бородатый человек поманил рукой, заходи, дескать. В комнате показал на широкую, накрытую старым ковром лавку. Измотавшийся Сомов сел, вытянул ноги в мокрых и грязных носках. Старик отсутствовал минут пять. Вернулся с глиняной посудиной, поставил перед гостем и снова ушел. От духа съестного у Петьки свело скулы. Спасибо тебе, хлебосольный хозяин. В помещение, плотно прикрывая дверь, шагнул горбоносый детина, сея у дверей. Молчит. Турок он и есть турок.

Сомов с торопливой жадностью опустошил плошку, протер дно остатком лепешки. Сытый, отогревшийся, стал руками объяснять парню, что на двор надо, до ветру.

У парня рот до ушей. Сказал по-русски, хотя и с акцентом:

— Бэчевкой перэвяжи. Дать бэчевку?

— Я те покажу бечевку, зараза! — взвился Петька.

— Тогда тэрпи. У пограничников попросишься.

— К-каких пограничников? — смешался Сомов.

— Наших, — сверкает зубами нерусский бугай.

Смысл сказанного дошел до Сомова, но верить в то, что произошло, ужасно не хотелось. Позыркал на ехидного собеседника и понял — влип. Шел, полз, бежал, плыл — и все по Грузии. Ни хрена себе… Стал перемещаться по ковру ближе к двери. Парень погасил улыбку, глаза огнем взялись.

— Сиды! — и показал зажатую в кулаке гирьку от весов. — Врэжу!

Тут и старик вернулся с нарядом пограничников в фуражках с зеленым околышем.

Так бесславно закончилось бегство Петра Сомова в сопредельное государство Турцию.

Юрий Новоселов встретился с Сомовым в камере допросов внутренней тюрьмы. Приличного роста, большелобый и далеко не слабый физически, Петя Сомов со своим по-утиному сплюснутым носом и серыми растерянными глазенками все же походил больше на удравшего с уроков мальчишку. Увидев нового человека, который, надо полагать, тоже собирается его допрашивать, он близоруко моргал и нервно теребил пуговицу.

— Садись, Сомов, — пригласил Новоселов, заглядывая в Петьку поглубже — что там?

Парень поспешил плюхнуться на табурет, мертво прикрепленный к полу.