Юрий Корнилов - Горячее сердце

Вскоре за Смирновым приехали с партизанской базы, а весной сорок второго года — и за ней. Теперь причины для тревог за ее судьбу были основательные. Страховавший ее подпольщик заметил подозрительное внимание гестаповцев к Серафиме Мартыновне. Руководители разведчицы, которых она никогда не видела, перевели ее в Минск. Там она продолжала работать на нелегальном положении до 4 июля 1944 года — до дня освобождения от врага столицы Белоруссии.

Павел Никифорович Дальнов, вопреки своим взглядам на ценность сна, последние недели выгадывал для него крайне мало времени. Казалось, сутки, в силу каких-то разрушительных природных действий, укоротились наполовину. Львиную долю времени поглощали дела по выявлению нацистских военных преступников, сумевших на годы затеряться в массе немецких военнопленных. По отголоскам Освенцима с группой оперативных работников и следователей дважды пришлось побывать в Польше. А сколько всякого другого? Чтобы в предельной профессиональной собранности держать в поле зрения все рабочие направляющие, — как ни крути, нужно все то же время, а его — кот наплакал. Несмотря на все это, к работе, связанной с выявлением фактов преступной деятельности и ныне здравствующих изменников Родины, внимания Дальнов не притуплял.

Из лагеря возвратился он под утро и к началу рабочего дня успел привести себя в порядок. С домашнего телефона переговорил с начальником следственного отдела Николаем Борисовичем Орловым. Тот известил: от ребят из Минска кое-что есть, но самое свежее, похоже, у начальника управления.

— Что именно? — не терпелось Дальнову.

— Вот уж об этом — у самого. Анатолий Васильевич мне не докладывал.

— По алтыновскому делу?

По алтыновскому… Из Центра что-нибудь? К ординарным вопросам начальник управления прикасаться не станет — без него есть кому.

Приглашение генерала не заставило ждать: через минуту после прихода в управление звякнул телефон аппарата линии, связывающей с кабинетом Ильина.

— С приездом, Павел Никифорович, — приветствовал генерал. — Если не очень занят, зайди, пожалуйста.

— С мыслями еще не собрался, Анатолий Васильевич, — ответил Дальнов, соображая, что прихватить из того, что получил от поездки в лагерь.

— Мысли сообща соберем. Аркадий Иванович поможет. Приобщим его к оперативной работе.

Ну, о приобщении, сдается, так, в шутку. Аркадий Иванович Загайнов — секретарь парткома управления. В недавнем прошлом — политработник Советской Армии. Пришел в органы госбезопасности два года назад, работал инспектором по кадрам. На очередной отчетно-выборной конференции избрали его в состав парткома, а там уже — секретарем. Загайнову за сорок, подкожные накопления не обошли его, даже обозначили второй подбородок. Теперь присущее ему добродушие выражалось более отчетливо.

Дальнов поздоровался и, следуя жесту генерала Ильина, устроился в кресле напротив Загайнова. У того аудиенция, по всей видимости, закончилась — поднялся.

— Я могу быть свободным?

— Как вам угодно. Если есть интерес к работе Павла Никифоровича, можно и остаться.

— Ко всей есть, а слушать отрывочно… Хотя… — будто вспомнив что-то, Загайнов кинул быстрый взгляд на Дальнова. — Хорошо, останусь.

Анатолий Васильевич поднялся из-за стола, снял пиджак, остался в идеально белой рубашке с короткими рукавами. Жаркое уральское лето давало о себе знать и в помещении. Устраивая пиджак на спинке стула, Анатолий Васильевич спросил Дальнова:

— Что дал Маклаков?

Дальнов сунулся было в палку, но Ильин остановил:

— Не надо. В двух словах.

— Показания развернутые. Назвал еще четырех из отряда Бишлера. Думаю, одного из них найдем.

— Отлично, — генерал припечатал свою оценку ладонью к крышке стола. — О том, что Новоселов с Ковалевым плотно вышли на Алтынова с Мидюшко, осведомлены?

Павел Никифорович в острой досаде сдвинул толстые с сединой брови. Ведь сказал же Орлов, что из Минска кое-что есть. Надо было к нему сначала. Моргай теперь. Помотал головой отрицательно:

— Нет, Анатолий Васильевич. Два часа как с поезда. Не видел материалов.

— Все материалы в следственном, у Орлова. Дальнейшие шаги по работе с ними и с теми, что привезли, обдумайте сами. А это… — генерал взял со стола переданную телефонограмму: — Это сообщение поступило вчера вечером.

Дальнов встал, принял документ, нетерпеливо пробежал текст в несколько строк:

«Интересующий вас Подхалюзин Николай Силантьевич, 1910 года рождения, осужденный по статье. 58-1 «б» УК РСФСР в июне 1945 года к 25 годам лишения свободы, отбывает наказание в сибирском лагере…»

По лихорадочному блеску дальновских глаз Анатолий Васильевич понял, что известие о здравии матерого преступника порадовало руководителя контрразведки. Сказал:

— Выносите постановление, этапируйте. Этого… Маклакова — тоже. Что касается Ковалева и Новоселова… Будет разговор с Минском, передайте ребятам мое удовлетворение.

Кабинет генерала Ильина Павел Никифорович покинул в приподнятом настроении. Подхалюзин отыскался, поездка в лагерь, где обитает приятель Подхалюзина по черным делам, сложилась удачно, Новоселов с Ковалевым добре пашут… Почему бы и не порадоваться?

Загайнов вышел от Ильина вместе с Дальновым. Шагая по коридору, коснулся его локтя:

— Пять минут найдешь для меня?

— Пять минут, — спросил в свою очередь Павел Никифорович, — не из бюрократического лексикона? Действительно — пять минут?

— Как только отомкну дверь, засеку на часах.

— Тогда найду, — с улыбкой согласился Дальнов. — Обязательно к тебе заходить? Ко мне — ближе.

Загайнов сунул руку в боковой карман, вытащил конверт, посмотрел — тот ли? — сказал:

— Можно и к тебе.

Увидев начальника, секретарь Роза оставила «ундервуд» в покое, поспешно ухватила папку, чтобы войти в кабинет следом за Павлом Никифоровичем и доложить утреннюю почту. Дальнов дружески придержал ее, завладел папкой, переложил туда сообщение о Подхалюзине.

— Потом зарегистрируешь, — и открыл обитую дерматином дверь, пропустил Загайнова.

Уже в кабинете Загайнов спросил:

— Замотался, Павел Никифорович?

— Замотался, комиссар. Какие-нибудь за мной грехи по партийной линии?

— Нет, хочу одно письмо показать.

Загайнов передал Дальнову извлеченный из конверта листок.

С расстояния вытянутой руки Павел Никифорович посмотрел на подпись. Каждая буква прописана отчетливо — Токидзе. Так расписываются люди, которые чаще пишут не на русском, а на родном языке. Надев очки, Дальнов прихватил нижнюю строчку:

«Не ленись, старик, пиши. Поклон тебе с Кавказских гор».

Загайнов счел нужным пояснить:

— Мурат Токидзе — прокурор Аджарской АССР. С фронта знакомы. Особист нашего артполка. Так что касаемое лично нас можешь опустить.