Николай Александров - Мы из розыска…

Лаборатория встретила их тусклым блеском разложенных на столе вещественных доказательств, тщательно подобранных один к одному кусочков стекла. Множество бликов плясало на потолке. От двери казалось, что листы стекла целые. Впечатление было обманчивым. Заметить линии расколов можно было только с близкого расстояния. Зияли пустотой незаполненные пространства.

Конверт с привезенными осколками на столе. Торопливыми, но аккуратными движениями Константин разорвал бумагу. Склонился над столом. Стеклышки легко ложились на свои места. За другим столом работал Губин. Их работа напоминала детскую игру — мозаику.

Некоторые из осколков сразу попали на место, словно истосковались за время вынужденной разлуки по своим собратьям, другие ни за что не хотели подчиняться. Стекол было два — наружное и внутреннее. Принадлежность осколка к наружной раме определялась легко — выдавал слой пыли и потеки дождя с одной стороны.

Константин протянул Губину маленький кристаллик:

— Посмотри, этот не от твоего стекла?

— У меня все на месте… — Леонид стоял и любовался результатами «реставрации». — Мне лишнего не надо…

— Ну-ка, покажи… — Константин повернулся к нему. — Ерунда получается, братец.

— Ничего не ерунда. Все осколочки подошли… — обиженно протянул стажер. — Все легли на место. Сами проверьте…

— Не-а, — решительно возразил Снегирев. — Смотри, так все вроде бы и в порядке, а если наклониться к твоей сборке под углом… — Константин присел и посмотрел вдоль плоскости стола. — Два куска ты взял не по праву. Видишь ошибку? А ну-ка давай, жадина!

Общими усилиями порядок был восстановлен. Осколки легли на свои места.

Фотовспышка запечатлела результаты работы.

В центре «окон» расколотые кусочки располагались вкруговую, будто до удара по стеклу прочертили циркулем с алмазной иглой. По периферии линии искривлялись, теряли округлость, места расколов становились хаотично изогнутыми, петляли и искривлялись.

«Наверное, сказались внутренние напряжения, — подумал Константин, припоминая прочитанную накануне статью о технологии литья стекол. — Температура плавления стекломассы достаточно высокая, и при остывании появляются внутренние напряжения. Бывают и «непропеченные» куски стекла, в которых попадаются нерасплавленные крупинки и зернышки двуокиси кремния — самого обычного и привычного всем речного песка…»

— Леня, — позвал склонившийся с лупой в руках Константин. — Позвони, пожалуйста, в уголовный розыск. Попроси прийти Никиту Комарова. Телефон где-то там на столе, на листочке записан… Для него есть любопытная информация…

— Ты голоден? — полюбопытствовал Константин, когда Губин исполнил поручение. — А то иди обедать… Меня не жди — я могу надолго задержаться… — Увлеченный увиденным в центральной части раскола, Снегирев не мог позволить себе оторваться от дела. Так, не отводя взгляда от стола, он и беседовал со стажером.

«Проверим под микроскопом? — спросил Константин сам себя. — Решающее слово за ним…» Он прихватил пинцетом осколок и не дыша перенес его на предметный столик прибора.

Хлопнула входная дверь. Комаров появился в лаборатории.

— Чем порадуете, Константин Никитич? — выпалил он от порога.

— Иди, дружок, радуй свое начальство. Еремеев, думаю, оценит наши усилия. Стекло разбито изнутри комнаты, и после этого все стекла по очереди выбрасывались в кусты. Работала, чтобы не порезаться, в варежках, на стеклах отпечатков нет! В комнате только ее следы, а чужих нет и быть не могло!

— Интересно! Значит, кражи как таковой не было! Вот почему и дверь ломали только так, для видимости… Мы тоже кое-что выяснили. Подопечная получила ордер на новую квартиру, в Свиблове.

— Ну и что?

— Помните запакованные в коробки вещи?

— Конечно.

— Это она приготовилась к переезду, а напоследок решила заявить о краже.

— Для чего? — Константин недоуменно помотал головой.

— Выясняем. Кажется, хочет подвести под монастырь своего бывшего мужа и его родственников. Так сказать, прощальный поцелуй!

— Не совсем понял…

— У него всю последнюю неделю гостил брат из Воронежа, в прошлом судимый по сто сорок четвертой статье…

— Кража.

— Да. Она думала, что подозрения падут на конкретных лиц. Помнишь, она все приговаривала — как напьются, так ничего не соображают? Шатаются как угорелые… Наколку на них давала. Скромно, исподволь… А мы и клюнули! Признайся, трясли мужичков почем зря. Сколько они в отделении просидели?

— Восемь часов…

— Считай, весь рабочий день, и если бы не эти стеклышки, долго им пришлось бы оправдываться.

— Да и сомневаюсь, чтобы у них это получилось. У нас отношение к такому контингенту известное…

— Она бы добилась, чего хотела.

— Вот бестия!

— Хочешь хороший совет?

— Конечно.

— В такой ситуации неплохо проверить ее место на работе, подруг и новую квартиру. Мне кажется, что там и должно быть искомое золото…

Притихший в кресле Губин весь обратился в слух и смотрел широко раскрытыми глазами на происходящее.

Ему казалось, что у экспертов работа второстепенная, вспомогательная: помощь следователю, оперуполномоченному уголовного розыска, БХСС, а в жизни, оказывается, все не так просто. Вон как внимательно слушает сотрудник МУРа соображения эксперта. Даже такие тонкости — где искать вещи в квартире, в каком месте они могут оказаться на работе — в сейфе, столе, в коробках из-под одеколона, в фене… Снегирев диктовал Комарову свои соображения, а тот внимательно записывал… Ну, чудеса! Похоже, что Комаров собирается все это делать…

— Вот все наши соображения по этому происшествию, — долетел до Леонида самый конец разговора. — Заключение — экспертизу дадим завтра утром за двумя подписями, — Снегирев кивнул в сторону Леонида. — Павлу Николаевичу от меня привет и поздравления с выздоровлением. Скажи, что в научно-техническом отделе его любят и помнят.

— Все любят чужое начальство, — шутливо огрызнулся на прощание Никита и поспешил к себе.

Константин заметил сидящего в кресле Губина:

— А ты чего расселся, — он фамильярно потрепал Леонида по затылку: — делу время, потехе час…

— Принцип точный! — поддержал Леонид.

«А парнишка ничего… — внимательно наблюдал за стажером Снегирев. — Вот только его сомнения? Что делать с ними? Куда их отнести? Сколько ему лет? Двадцать четыре… или двадцать пять… Пора бы определяться, пора. Может, осторожничает, не хочет прогадать? Прикидывает, чтобы раз и на всю жизнь? Поможет ли эта прикидка — жизнь в любой момент способна внести коррективы… Сколько хороших ребят ушло после тридцати — появился страх ответственности, персональной ответственности за свою подпись под заключением экспертизы. А к сорока? Ночные бессонницы, размышления о всех «за» и «против», мысленный поиск следов, построение версий, отыскание доводов в защиту подозреваемого… Подпись меняет жизнь людей, лишает их свободы, счастья, радости. Готов ли ты к этому, Леня Губин?»