Владимир Цай - Кто в армии служил...

До Уссурийска Блинов добирался долго – в плацкартном вагоне (билетов в купейный вагон, в котором положено ехать офицеру, естественно, не было, о самолете и говорить не приходится), где было много маленьких детей (к детям Блинов после этого стал относиться с недоверием) и очень душно. Все два года ему казалось, что он находится где-то на краю земли.

Он вышел одним из последних (торопиться было некуда), когда перрон уже почти опустел. Первым, кого он увидел на перроне, был однокурсник с соседнего факультета, сиротливо сидящий на чемодане. Они не были хорошо знакомы, но тут обрадовались друг другу, как родные. Блинов решил, что вдвоем будет веселее, но однокурсник уже получил назначение и отбывал в свою часть в затерянный уголок этого края земли. Он объяснил, где находится штаб армии, куда идти, к кому обращаться. Через пару часов с этого же перрона Блинов отправился в другой затерянный уголок этого же края, а вечером уже застилал кровать отсыревшими от вечной сырости простынями в избушке без курьих ножек, и потому с окном на полметра ниже уровня грунтовой дороги, которую и не было видно. Вида из окна не было вообще.

Весь следующий день он готовился к службе. Полдня получал и относил обмундирование. Пришлось ходить с полным мешком три раза. Чего тут только не было: форма повседневная, полевая х/б, полевая п/ш, парадная, шинели, бронетанковый костюм, сапоги яловые и хромовые, валенки и ботинки, рубашки, всякое белье, портянки, фуражки, шапки. И портупея – «надеваю портупею, и тупею, и тупею». Оставшиеся полдня пришивал погоны без наперстка, исколов все пальцы и возненавидев эту операцию на всю жизнь.

На следующий день рано утром прибыл в батарею, скрипя сапогами. Комбат, капитан Безматерных (как быстро выяснилось, его фамилия не означала, что ее носитель не матерится), был из солдат – остался на сверхсрочную (сверх срока). Солдаты таких не любят, потому что эти знают все их уловки и увертки.

Капитан двухгодичников не любил, так как диалектические противоречия между городом и деревней, а также между физическим и умственным трудом, которые коммунисты хотели изжить, никак не изживались.

– Так, – сказал капитан, – со службой потом разберемся, а сейчас берешь батарею и на станцию, надо разгрузи т. д.а вагона с углем, батарея сегодня дежурит. Только веди батарею через КПП, а не через дырку. Все, – закончил короткий инструктаж комбат, – старшина, строй батарею.

Военные говорят: «Если вы на гражданке такие умные, почему вы строем не ходите?»

И действительно. В строю легче, безопаснее, надежнее. Тон и темп в первых рядах задают здоровые, политически грамотные оптимисты (им все нипочем), в будущем комсомольские деятели. Как раз в армии они понимают, что лучше вести строй, чем пахать. Их не так сильно терроризируют воспитанием дембели, заставляющие молодых после отбоя отжиматься, болтаться на перекладине и выполнять другие «поручения».

Нормальные люди не высовываются, но и не отстают. Идти в середине строя очень легко – как в пелотоне велосипедной многодневки. Равномерно покачиваясь, строй несет тебя (достаточно попасть в ногу), и можно даже думать о чем-нибудь своем, например о девчонке, которая осталась в деревне.

Проблема строя – отстающие. Их можно разделить на две категории. Первые отстают по природе – неуклюжие, не умеющие попасть в ногу, маленькие с коротким шагом и прочие отъявленные неудачники и разгильдяи, – они, может быть, и хотят, но не могут. Над ними издеваются по вечерам больше всего. Вторые отстают принципиально – свободолюбивые дембели, достигшие положения, при котором могут демонстрировать, что им на все плевать. Их стараются не трогать, и чаще всего они передвигаются вне строя, если вообще передвигаются. Они не будут комсомольскими вожаками, но тюрьма, как говорят, по ним плачет. Как «воры в законе» не должны работать, так и они не должны ходить строем. Они любят издеваться над первыми по вечерам.

Вести строй тяжелее, чем идти в строю, особенно по гарнизону. Гарнизон – это не английский парк, в котором дорожки делают так, чтобы и людям было удобно, и траву не вытаптывали. В гарнизоне все спланировано так, чтобы расстояние между двумя точками (например, казармой и столовой) было минимум в два раза больше кратчайшего. Диагоналей нет – только прямые углы. Это позволяет минимум шесть раз в день (три приема пищи, туда и обратно) дополнительно приучать людей к строю. Тем не менее любой нормальный человек (а солдат, когда он не в строю, тоже может быть нормальным) старается углы срезать, а поскольку по гарнизону почему-то всегда болтается много людей без строя, то и дорожки даже в гарнизоне протаптываются.

Строй всегда готов превратиться в стадо баранов. Стоит только чуть-чуть зазеваться, и стадо баранов тут же норовит срезать угол. По закону Мэрфи, в этот момент обязательно появится какой-нибудь начальник, который остановит это стадо баранов, сделает вам, несчастному двухгодичнику (курица – не птица, двухгодичник – не офицер), соответствующее внушение, отправит вас назад, может быть к самой казарме, и потребует повторить этот марш, но уже под контролем и, возможно, с песней. Так что, как только строй начинает разваливаться, вы должны, как дирижер оркестра задает ритм на три четверти, командовать под шаг левой ноги: «Раз, пауза, раз, пауза, раз, два, три!» Офицеры, даже кадровые, не любят водить строй, они любят поручать это важнейшее в армии упражнение сержантам. Сержанты залихватски добавляют перед «раз» звук «а», как форшлаг перед нотой, и получается: «А раз, а раз, а раз, два, три!». В этом «а» весь сержант – вот я какой, как здорово я командую. Армия – это очень хорошая сортировка людей.

К концу службы большинство солдат привыкают ходить строем (удобно все-таки), а также чистить сапоги, подшивать подворотнички и не задумываясь (не то чтобы беспрекословно, но именно не задумываясь) выполнять команды. Если тебя насилуют каждый день, то рано или поздно начинаешь получать от этого удовольствие («стерпится – слюбится»). Некоторые сохраняют эту привычку на всю оставшуюся жизнь, что всегда идет на пользу как конкретному (насилуемому) человеку, так и (насилующему) обществу в целом. Так что, рано или поздно, ходить нам всем строем независимо от политического строя. При тоталитарном режиме ясно, что заставят, а при демократии мы построимся добровольно и с удовольствием.

Куда вести, к кому обращаться, где вагоны – в армии лишних объяснений (а они всегда лишние) давать не принято. Например, командиру орудия дается задание побелить кирпичики или подкрасить забор. При этом, где взять известь, или краску, или такую мелочь, как кисти, никто не говорит. Сержанту может повезти, и все необходимое он получит у старшины в каптерке, но скорее всего надо будет искать по всему парку и где-то либо выклянчить, либо просто стащить. Самое интересное правило Блинов вывел довольно быстро – офицер не должен думать о том, где солдат может раздобыть необходимое. На наглый вопрос солдата: «А где взять краску?» следует послать его далеко не по уставу, сообщив, что именно там он все и найдет. Если начнешь думать или, не дай бог, помогать – задание уж точно выполнено не будет, а взыскание получишь именно ты.