Дэвид Уайз - Охота на «кротов»

Хелмс пережил непростые времена, когда пытался дать пояснения по делу Носенко в конгрессе США. Член палаты представителей штата Мичиган республиканец Гарольд Сойер спросил бывшего директор ЦРУ, знал ли он, что все, что было сделано с Носенко, включая задержание без решения суда, физическое и психическое воздействие, шло вразрез с законом. Хелмс не был уверен в этом. Он полагал, что вопрос о правовом статусе Носенко относился к проблеме «что морально — что аморально».

Конгрессмен не купился на это.

Сойер: Ладно, он был человеком, не так ли?

Хелмс: Я так думаю.

Сойер: Вы знаете, что в большинстве штатов подобное обращение даже с животными привело бы вас в тюрьму?

Хелмс не ответил.

Что касается Юрия Носенко, то он кратко сформулировал пережитое так: «Я прошел через ад. Я действительно перебежчик».

К концу лета 1963 года охота на «кротов» в ЦРУ была в самом разгаре.

Отлучка Голицына в Англию на время замедлила ее ход, но после скорого возвращения перебежчика из Лондона поиски агентов проникновения вновь набрали темп. Охотой руководил Джеймс Энглтон, который теперь начал показывать Голицыну секретные досье ЦРУ, так что перебежчик мог «прочесывать» секреты Управления в поисках каких-либо ключей и возможных подозреваемых [160].

В июле, именно в том месяце, когда Голицын возвратился в Лэнгли, Питер Карлоу, первый подозреваемый, ушел в отставку. Но его виновность ничем не была доказана. Если Карлоу не был «кротом», то кто же был им? Но и нельзя было предполагать, что в рядах сотрудников ЦРУ был только один предатель. Контрразведка фактически не ограничивалась поисками одного советского агента, действовавшего в ЦРУ. Управление, быть может, кишело «кротами». По мере расширения масштабов расследования его цель также разрасталась, следуя обычному бюрократическом правилу [161].

В целях проведения охоты на «кротов» Энглтон обратился в группу специальных расследований контрразведывательной службы [162]. Ее начальником вначале был Берч О’Нил, изысканный уроженец штата Джорджия с тягуче-медовым южным акцентом, поступивший на службу в ФБР в 1938 году, а впоследствии перешедший в ЦРУ. Дородный, краснолицый О’Нил, как приличествовало его положению, был исключительно скрытным человеком. «Ни у кого не было ни малейшего представления о том, чем занимается Берч, — говорил один его бывший коллега по группе специальных расследований. — Иногда даже возникал вопрос, делает ли он что-нибудь вообще».

Но если О’Нил, которому в ту пору было пятьдесят и который уже подумывал об отставке, возглавлял «охоту», то хозяином «охотников» был «Скотти» Майлер, которого Энглтон вызвал из Эфиопии, где он возглавлял резидентуру, с тем чтобы тот вошел в состав группы специальных расследований и включился в поиск агентов проникновения. Энглтон назначил его заместителем начальника группы.

Майлер, с большим опытом работы на Дальнем Востоке, жесткий, с медленным выговором человек, был прирожденным контрразведчиком. По его мнению, следовало тщательно изучить каждого возможного подозреваемого, так как «кротом» мог быть любой и в любом месте. Необходимо было педантично проследить каждую наводку. От этого, возможно, зависела безопасность ЦРУ. И у Майлера была собственная система. Если коллега по ЦРУ попадал под подозрение, Майлер обязательно составлял перечень всех сомнительных моментов в личной биографии этого человека или возникающих в связи с операциями, в которых он принимал участие. Затем шаг за шагом, методично изучая досье, он мог исключить те пункты, в отношении которых в результате дальнейшего расследования, по мнению самого Майлера, будут получены благоприятные объяснения. По завершении этого рабочего процесса и при наличии в списке Майлера оставшихся сомнительных вопросов подозреваемый будет взят на заметку как человек, способный подвергнуть риску безопасность. Не обязательно как виновный, только как таящий риск. Должностные лица ЦРУ более высокого уровня должны будут решить, что делать с этим подозреваемым, поскольку это не входило в компетенцию Майлера. Порой ему приходилось иметь дело с теми самыми людьми, которых он тайно проверял, или встречаться с ними в коридоре. При этом он чувствовал себя весьма неловко. Это была трудная работа — охота на «кротов», но кому-то надо было ее делать.

В группу специальных расследований были назначены с десяток других сотрудников ЦРУ, в том числе Джин Эванс, ультраконсерватор, бывший контрразведчик из УСС, владевший французским, занимавшийся в основном анализом всех наводок, данных Голицыным [163]. Худой, стройный человек среднего роста с редеющими волосами, Эванс носил очки на своем заостренном носу, что делало его похожим на птицу. Он редко говорил о себе. Уроженец Новой Англии с лаконичной манерой янки излагать свои мысли, Эванс до своего прихода в ЦРУ был армейским полковником и работал в Мюнхене. Там на «базе» ЦРУ в Пуллахе, которая действовала в тандеме с организацией генерала Гелена, он возглавлял контршпионаж [164]. Как и Майлер, Эванс был педантом; ни одна деталь не ускользала от его глаз. Но тогда смысл работы контрразведки, как любили говорить ее сотрудники, и заключался в этих деталях.

Еще одним членом группы специальных расследований был Клэр Эдвард Петти, оклахомец, аккуратный седой человек с квадратным подбородком, имевший дружелюбный, даже несколько профессорский вид. Он пришел в ЦРУ после войны и работал в ФРГ с организацией Гелена в течение восьми лет. Он гордился тем, что снял отпечатки пальцев Хайнца Фельфе из федерального разведывательного управления ФРГ как возможного советского шпиона еще до того, как перебежчик Михаил Голеневский дал наводки, которые привели к аресту Фельфе в 1961 году. Петти вошел в состав группы в 1966 году. Спустя некоторое время ему предстояло стать наиболее противоречивым членом группы после своего поразительного вывода относительно личности высокопоставленного «крота» в ЦРУ.

Одна из задач группы специальных расследований состояла в анализе перехваченных западной разведкой во время второй мировой войны шифрованных советских радиосообщений, которым было присвоено условное название «Венона». Были расшифрованы лишь маленькие кусочки кода. Сообщения содержали кодовые имена советских агентов на Западе, но не их настоящие имена. Группа специальных расследований внимательно изучила его материал в надежде получить новые наводки на «кротов». В конце концов Берч О’Нил пришел для того, чтобы взять на себя ответственность за материал «Венона» и за сбор за границей «сопутствующей» информации, такой как регистрация поездок, расписание морских рейсов и т. п., которая могла бы помочь расшифровать советские сообщения.