Юрий Молок - Пушкин в 1937 году

Более созвучными 1937 году оказались мемориальные стихи Э. Багрицкого, где «…Пушкин падает в голубоватый / Колючий снег…», где «Наемника безжалостную руку / Наводит на поэта Николай!» и где звучит и тема отмщения, правда разыгрываемая в другую эпоху и в других обстоятельствах: «Я мстил за Пушкина под Перекопом…». Этим строкам еще можно найти некоторые визуальные параллели, но не в иллюстрациях, а в дуэльных юбилейных картинах, как правило, не очень высокого качества.

Ближе к нашим проблемам пример Пастернака, его стихотворение 1918 г. «Тема с вариациями» («Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа / Скала и — Пушкин… / И больше ничего»). Тут нельзя не согласиться с Оксеновым, назвавшим эту тему «совершенно „айвазовской“», хотя, нам кажется, что есть здесь и отсылка к вступлению к «Медному всаднику». Но если у Айвазовского и Репина в картине «Пушкин у моря. „Прощай, свободная стихия“» получилась, как говорил К. Петров-Водкин, «сплошная бутафория», то пастернаковские стихи, по замечанию критика, «как нельзя более противоположны всякой „айвазовщине“ в поэзии и искусстве». Это наиболее высокий и убедительный пример нового истолкования старой, замученной темы. Параллелей между поэзией, посвященной Пушкину, и иллюстрациями к его произведениям, однако, как видим, критику установить не удалось. Для иллюстрации ему пришлось ввести дополнительные критерии.

Участники беседы.

С. Марвич.

Шарж Б. Малаховского. 1935.

И. Оксенов.

Рисунок О. Э. Визель. 1926.

Участники беседы.

Е. А. Кибрик.

Автопортрет.

Акварель. 1928.

Л. А. Динцес.

Фото.

П. Е. Корнилов.

Литография Г. С. Верейского. 1924.

Очень хорошо, что Кибрик не взялся, например, за «Онегина»… — Речь идет о несоответствии стиля художника стилю писателя, о чем применительно к К. И. Рудакову — иллюстратору «Евгения Онегина» говорили еще С. Б. Юдовин и Э. Ф. Голлербах, а вслед за ними будут говорить и Инн. Оксенов и П. Е. Корнилов, считая, что художнику больше подходит Мопассан. Однако, высоко оценив иллюстрации Е. А. Кибрика к пушкинским «Сказкам» и в то же время предположив, что тому же Кибрику вряд ли бы удался «Евгений Онегин», Инн. Оксенов исходит из более тонкой дифференциации при выборе художником «своей темы» — выборе не писателя, а близкого ему произведения.

…да будет нам позволено сказать… что иллюстрация к пушкинским произведениям должна стоять на высоте подлинно народного искусства. — Неожиданный, на первый взгляд, поворот автора от тонких материй поэзии к понятиям «народности» применительно к пушкинским иллюстрациям был не случайным. Оксенов хорошо понимал требования времени, которое диктовало упрощение культуры и ее приобщение к языку и запросам народного искусства. В этом смысле показательна статья С. Ромова «Художники и народное творчество», напечатанная еще летом 1936 г. в журнале «Тридцать дней» (№ 7) и посвященная выставке «Советская иллюстрация за Улет. 1931–1936» в Москве. Вчерашний парижский критик, в 20-е гг. идеолог русской авангардной группы «Удар» в Париже, Ромов здесь не был похож на самого себя. Он клянет книжную ксилографию, призывая «эту Америку закрыть», он ругает московских художников группы «13» («что внесли они в советскую графику, кроме легкомыслия и беспринципности?»), забыв, что еще недавно сам был среди ее первых защитников. Более доброжелателен он к Д. А. Шмаринову и Кукрыниксам. Но главное в другом, к обзору выставки в Музее изобразительных искусств он подверстывает выставку колхозной самодеятельности в парке культуры: «Это, пожалуй, самое отрадное явление, после многих выставок последнего времени. Тут все свежо и интересно». После этого уже не удивляет заключительная фраза статьи: «От единения и взаимодействия нашего профессионального и самодеятельного искусства зависит успех не только изобразительного, но и всех искусств нашей великой социалистической страны». Это было напечатано за четыре месяца до пушкинской беседы в «Литературном современнике», а буквально через несколько дней после нее, 15 ноября того же года, в «Правде» была опубликована статья П. М. Керженцева «Фальсификация народного прошлого» (о «Богатырях» Демьяна Бедного), за текстом которой стоял проект решения Политбюро ЦК ВКП(б) о снятии спектакля со сцены Московского камерного театра; один из пунктов решения указывал, что пьеса Д. Бедного «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса…» (см.: Максименков Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция. 1936–1938. М., 1997. С. 221). Надо ли говорить, что это было событие, выходящее за рамки театральной жизни и наложившее свою печать и на пушкинский юбилей. В подобной атмосфере критик, точно чувствующий требования времени, и заговорил о «народности» и даже выдвинул такой, к счастью, не прижившийся, неологизм, как «народные иллюстрации». Но если Инн. Оксенов декларирует идею «народности» в достаточно риторической форме, то выступившие вслед за ним художник Е. Кибрик и этнограф Л. Динцес почти целиком посвятили свои речи этой теме.

Евгений Адольфович Кибрик(1906–1978) — художник-график. Учился в Одесском художественном институте (1922–1925) и во ВХУТЕИНе в Ленинграде (1925–1927). Входил в «Коллектив мастеров аналитического искусства — Школа П. Филонова», с которой публично порвал в 1930 г. Первые графические работы (рисунки в журнале «Юный пролетарий», иллюстрации к «Подпоручику Киже» Ю. Тынянова, 1930) выполнены в стиле филоновской школы. В 1932 г. в оформлении Кибрика издан роман Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», где на фронтисписе был помещен литографированный групповой портрет «А. С. Пушкин, А. С. Грибоедов, И. А. Крылов» (первый вариант — ксилография). Групповой портрет и три литографии к пушкинским сказкам экспонировались на выставке «А. С. Пушкин» (Казань, 1937). В середине 30-х гг. получил известность как иллюстратор «Кола Брюньона» Р. Роллана. Позднее иллюстрировал «Легенду об Уленшпигеле» Ш. де Костера (1938), «Тараса Бульбу» (1945) и «Портрет» (1979) Н. Гоголя, сборник «Героические былины» (1950) и др., а также «Бориса Годунова» А. С. Пушкина (1965). Автор книги «Работа и мысли художника» (М., 1984), в которую, однако, не вошла его статья об иллюстрациях к пушкинским сказкам.

Мне хотелось бы остановиться еще на одной особенности пушкинских сказок. Они… «сказки среди белого дня». — С этим поворотом от графических стилизаций на темы пушкинских сказок к «здоровому „фламандскому“ натурализму» (по определению Инн. Оксенова) связан и труднообъяснимый сейчас успех кибриковских иллюстраций в те годы. Эти иллюстрации оказались все же проходной работой для самого художника и не закрепились собственно в детской книге.