Оноре Бальзак - Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам

Другое дело манифест; в этой роли как раз и выступает письменное прошение на имя суда. Его обязан представить судьям, которые, впрочем, этой бумаги никогда не читают, ваш стряпчий; в этом деле он служит вашими устами, вашим крестным отцом.

Копии этих прошений один стряпчий вручает другому; сторонам их никогда не показывают — это бы слишком их растревожило. Таким образом, если в процессе десять участников, значит, необходимо изготовить десять копий прошения и десять раз вручить уведомление о нем; что же касается подлинника, то он остается у вашего стряпчего. Этот подлинник, который подшивают в дело, именуется толстяком. И если бы вы его увидали, то согласились бы, что он действительно не худенький: крупные страницы гербовой бумаги, на которых ваши резоны изложены, в полном согласии с ордонансом, из расчета двадцать строк на лист, пять слов на строку.

Каждый такой лист с оборотом стоит два франка, и это только за красноречие; ибо за гербовую бумагу и за уведомление платить нужно отдельно.

Нам доводилось видеть прошения на двух или трех сотнях листов, о которых пришлось вручать уведомление двадцати сторонам.

Нетрудно догадаться, что если закон требует двадцати строк и пяти слов, то большего числа строк и слов вы на листе не встретите, а вот меньшее — запросто.

Нет такого дела, которое бы обошлось без прошения.

Вы, дитя Революции, носите имя Брут? [113] После 1789 года многие французы, сочувствовавшие Революции и бравшие за образец античных героев-республиканцев, меняли имена, данные им при крещении, на имена, почерпнутые из древней истории. Вы хотите отринуть эту нечестивую кличку и зваться Пьером ? Вам необходимо судебное постановление. По сему поводу составляется прошение господина Брута на имя господина Председателя и проч.; на двадцати листах это прошение рассказывает о последствиях революционной бури, о злодеяниях, запятнавших Францию, о мудрости законодателя, который позволяет Пьеру Такому-то переменить имя, затем следуют статьи Кодекса, на основании которых… и проч.

Перемена имени обойдется Пьеру, Жаку или Бруту в сотню экю, пусть даже речь идет об изменении одной буквы.

Понятно, что, если в процессе участвуют десять сторон, тогда на одного писца, который переписывает крупным почерком толстый подлинник, приходится десять его собратьев, которые изготовляют десять копий для уведомления друг друга; тут-то и свершается чудо. Все восхищаются чудом с пятью хлебами, которыми удалось накормить сорок тысяч человек; стряпчий в данном случае действует совершенно противоположным образом: сорок тысяч строк должны уместиться на пяти страницах, а значит, писцам приказывают писать мелко, убористо и сокращать слова.

В результате уведомление превращается в ув-е, постановление — в пст-е, прошение — в прш-е, какой-то — в к-то, незамедлительно — в нзд-но и проч.; однако писцам предстоит еще как-то обойти требования казны, которая грозит штрафом всем тем, кто уместит на листе гербовой бумаги ценою в тридцать пять сантимов больше сорока строк. По счастливой случайности сочинители налоговых законов не догадались ограничить законодательным образом число букв, вследствие чего буквы эти становятся такими крохотными, что их впору изучать в лупу, как полное собрание сочинений Вольтера в одном томе; беды в этом нет: ведь прошение все равно никто внимательно не читает!

Да здравствуют вороньи перья, какими выводятся священные письмена, дающие судейским писцам хлеб насущный! Воронье перо пишет в тысячу раз более убористо, чем кисть художника-миниатюриста.

Отдельная статья — искусство составлять витиеватые фразы с длинными периодами; оно изумительно: тут встречаются такие похвалы новым законодателям и такие тонкие и в то же время пространные рассуждения, которые нередко вызывают смех у самих судей.

Например, после того, как в 1814 году Господь воротил нам Бурбонов, Людовик XVIII в декабре месяце издал ордонанс, согласно которому эмигрантам возвращалось все их имущество, дотоле не проданное. По этому поводу поступило множество протестов от кредиторов. Так вот, мы готовы биться об заклад, что в бесчисленном множестве прошений присутствует сообщение об этом событии, почитаемом в судейских кругах. Вот некоторые варианты этой сакраментальной фразы:

«В ту пору, когда Господь в премудрости своей покорил Францию железной деснице (это и все последующие грозные придаточные подразумевают Бонапарта), когда он обрушил на нее столько бедствий, когда он разбудил могучие бури, когда народы страдали под пятой ужасного колосса, когда революции изрыгали свой яд, в ту пору, господа (прошение всегда адресовано судьям), Франция еще сильнее возлюбила Бурбонов и они принесли ей дары мира, явились ей в ореоле кротости и покоя. Они предстали в окружении воспоминаний, хранимых ангелом согласия, и были встречены единодушными рукоплесканиями… И вот Господь повелел королю-законодателю, которого призывали мы все в наших молитвах, не только пожаловать нас бессмертной Хартией, но и отблагодарить своих старых слуг, вместе с ним сносивших тяготы изгнания. Тогда-то этот великий государь, движимый мыслями столь возвышенными и столь великодушными, достойный своих предков, убежденный, что мало восстановить алтари, укрепить трон, возвратить правосудию его могущество, дабы оно воссияло в прежнем блеске, надобно вдобавок сделать старинную Францию еще более сильной и более величественной, издал знаменитый ордонанс от такого-то числа… и вернул эмигрантам те имения, что дотоле не были проданы , причем не нанес этим великодушным деянием ущерба никому, кроме самого себя; ибо имения эти принадлежали казне так называемого монарха, вернее же сказать, свирепого узурпатора, готовившего гибель всем французам».

Сколько листов исписано этими монархическими излияниями, сколько двухфранковых монет за них заплачено! Вот от таких-то фраз прошения и толстеют; вот так-то и готовится великое сражение, в котором адвокаты будут применять уже совсем иное оружие.

Какой смысл в прошениях? Никакого. Впрочем, в иных случаях они полезны тем, что позволяют адвокатам получить общее представление о деле.

Адвокату, который ведет ваше дело, вы платите со всей возможной щедростью, и это совершенно справедливо; тем не менее в счете, который предъявит вам стряпчий, будет выставлено: пятнадцать франков за речь адвоката; эти пятнадцать франков стряпчий возьмет себе. Если адвокат выступал десять раз, в счете будет выставлено десять раз: в такой-то день пятнадцать франков за речь адвоката. Эти пятнадцать франков — плата, которая причитается адвокатам по закону; она столь скромна, что адвокаты к ней не притрагиваются и оставляют ее стряпчим, а уж эти-то не гнушаются ничем. Они в суде рта не открывают, но не в том суть: говорят ли они, молчат ли, пишут ли — вы заплатите за все.