Владимир Шигин - Герои забытых побед

— Фалундер! — крикнул кто-то.

Но было поздно, работавших на палубе завалило такелажем.

Выволокли из-под грот-стеньги и зашибленного Ильина. Лейтенанту придавило ногу, разбило лицо. Остальные отделались синяками.

В торчащем из палубы обрубке мачты, в самой её сердцевине, чернела гниль…

Взятый в Копенгагене лоцман советовал, пользуясь попутным ветром, идти чиниться в ближайший норвежский порт. Но капитан «Грома» отказался наотрез:

— Не по пути нам туда, чай, не в Архангельск плывём.

Из донесения командира «Грома» капитан-лейтенанта Перепечина на имя адмирала Спиридова: «Сделался шторм: от большого волнения и от качки ослабли ванты, которые беспрестанно тянули; служители, будучи от вливания валов на корабль всегда в воде, мокрые и от беспрестанной работы и без пищи, ослабли; напоследок стали рваться фал-репы, бак-штаги и фордуны и от излишней тягости грот-мачты стала трогаться палуба; в 11 часов пополуночи от большой качки переломилась грот-мачта…»

А вскоре задул попутный норд-ост, и спустя несколько суток бомбардирский корабль входил в речку Гумбер, на которой стоит английский порт Гулль. Наскоро отремонтировавшись, снова в море. Теперь предстояло пройти славящийся штормами Бискайский залив.

Из-за большого числа больных вахту на «Громе» несли в две смены: первая — лейтенант Дмитрий Ильин, вторая — мичман Григорий Селевин. За Дувром поменяли лоцманов, а за мысом Зюйд-Фордленд попали в шквал. Пришлось пережидать. Пройдя к мысу Лизард, который прикрывал от волн, «Гром» отдал якорь. Под килем восемь саженей воды, в самый раз для безопасной стоянки.

Через двое суток вокруг бомбардирского корабля отстаивалось, пережидая непогоду, уже более полутора десятка судов.

— Гляньте, ваше благородие, никак наш тащится? — окликнул вышедшего на верхнюю палубу Ильина матрос.

Опираясь на руку вестового, Ильин обернулся. Точно, на рейд заворачивало маленькое облезлое судёнышко с российским бело-голубым флагом.

— Вроде этакой лягухи у нас не имелось! — подивился Ильин.

А с «лягухи» уже орали что есть мочи:

— Мы датский наёмный пинк с командами разбившихся у Копенхафена ботов. За капитана Корсаков-второй!

Лейтенанта Корсакова-второго на Балтийском флоте знавали хорошо. Был он из плеяды отчаянных ботовых капитанов. Тех, что гибнут каждую кампанию в количестве огромном, чудом оставшись в живых, клянутся, что «больше в море ни ногой», а по весне снова просятся на свои гибельные боты.

Едва пинк стал на якорь, как Иван Корсаков уже съехал на «Гром». Вскоре слабо упиравшийся капитан бомбардирского корабля был усажен им в шлюпку и свезён на пинк.

Вахтенный офицер «Грома» князь Костров отметил в вахтенном журнале: «В третьем часу капитан-лейтенант Перепечин вместе с лейтенантом Корсаковым поехали на датский пинк».

Принявший у него вахту унтер-лейтенант Афанасьев дописал: «В 8 часов капитан-лейтенант Перепечин вернулся на корабль».

Томительно тянулись дни ожидания. В конце каждых суток в журнале бомбардирского корабля появлялась одна и та же запись: «Стоя фертоинг на якорях, за противным ветром, против местечка Диль, на рейде Доун всякие случаи. Было скучно».

Зато не скучал развесёлый Корсаков-второй. На «Девице Казарин» (так игриво именовался датский пинк) без передыху палили из пушек, лейтенант праздновал свои именины.

Но вскоре и «громовцам» выпал случай встряхнуться.

Зашедшее в одну из ненастных ночей на рейд тяжелогружённое трёхмачтовое английское судно, не сумев встать на якорь, навалилось на «Гром». В шканечном журнале «Грома» сохранилась следующая запись: «В 1/ 21-го часа… судно при SWZN и среднем волнении продрейфовало мимо „Грома“, на котором стали отдавать канат плехт; в 1/ 21-го часа судно навалило на „Гром“ и сделало повреждение с левой стороны в крамболе и в гаубичном порте; на „Громе“ в 1 час ночи отдали все канаты, а судно продолжало дрейфовать на „Гром“»; «с общего согласия командира и прочих офицеров» отрубили на «Громе» канат плехт, «чтобы не сделать кораблю большего повреждения», и остались на даглисте; «судно ещё несколько дрейфовало и остановилось поблизости не более 20 саж.; в половине 2-го часа с „Грома“ стали палить из 3 пушек поминутно и подняли с кормового флагштока фонарь с огнём для призыва лоцманов…»

К немалому удивлению русских моряков, на все их крики на английском судне отвечали молчанием. На палубе же «купца» было вызывающе пустынно.

— И что это за кикиморато на нашу голову? — злился капитан «Грома» Перепечин. — Чуть было не утопила нас, окаянная!

— Сдаётся мне, что перепилась эта кикимора изрядно! — мрачно констатировал Ильин. — На трезвую голову так не плавают!

Тем временем к борту бомбардирского корабля подошла шлюпка с берега.

— Какое это судно и кто его капитан? — перегнувшись всем телом через борт, прокричал Перепечин.

— Откуда мы знаем! — отвечали со шлюпки. — Здесь многие плавают! Если хотите всё узнать, езжайте на берег к королевскому комиссару!

— Кто поедет? — обернулся к офицерам Перепечин.

Князь Костров, замявшись, отступил за спину Ильина.

— Видать, мне придётся! — развёл руками лейтенант.

— Перво-наперво разузнай всё о сей кикиморе, а кроме того, и о вспоможении нам в отыскании каната да плехта-якоря!

— Шлюпку будем спускать? — поинтересовался Ильин.

— Куда там! — махнул рукой Перепечин. — Ишь, как разгулялось!

Дмитрий глянул за борт. Волнение и вправду значительно усилилось. Корабль то и дело ложился попеременно то на левый, то на правый борт, крутясь волчком вокруг положенного на грунт якоря.

— Да, шлюпку на такой волне спускать затруднительно. Не ровён час опрокинет! — согласился он.

В журнале «Грома» вахтенный штурман тотчас написал: «Свою шлюпку за большим волнением и с боку на бок качанием спустить было никак не можно».

— Езжай с английцами! — распорядился Перепечин. — Да будь поосторожней, очертя голову никуда не лезь. Мне мортирный капитан живёхонький нужен. Понял, добрый молодец?

Прикинув, когда пришедшая с берега шлюпка в очередной раз ударится волной о борт корабля, Ильин ловко спрыгнул в неё. Следом за ним кубарем полетел лекарь Брюллмер, рассчитывавший посмотреть в деревенской аптеке каких-нибудь лекарств.

Очутившись на берегу, лейтенант сразу же отправился в деревеньку Диль к местному королевскому комиссару Бельжаменту. Но тот принять русского офицера отказался, сославшись на позднее время. На самом деле представитель британского адмиралтейства жестоко страдал от глубокого похмелья…

— Господин комиссар примет вас не ранее восьми утра! — объявил Ильину величавый лакей.

Дмитрий вытащил из кармана часы. Открыл крышку, глянул. Шёл четвёртый час утра.