Валерий Воскобойников - Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни

А господин Рипе вдруг начал лупить какого-то непослушного ученика лакированной указкой. Потом кое-как построил ребят и повёл в класс.

В классе стояли чёрные парты и чёрная классная доска. Под огромным распятием — тоже чёрная учительская кафедра. Над доскою висел парадный портрет прусского короля Фридриха-Августа III. С потолка свисала газовая лампа. Учитель Рипе зажёг её, и она зашумела, как чайник.

Так начался первый урок.

А теперь, в октябре 1833 года, начинался последний учебный год в городском училище.

Братья Гребер, Бланк и Фридрих стали друзьями.

В первом классе Фридриху нравилось, когда учителя хвалили его. Евангелие он учил наизусть, в тетрадях старательно выводил красивые ровные буквы.

— Пошли после занятий побродим, — звал его друг Вилли Бланк.

— Что ты! — ужасался Фридрих. — На завтра ещё сколько учить!

— Да плюньте вы на этого зануду Рипе! — убеждал Вилли. — Мой отец говорит, что такого дурака надо ещё поискать.

— Господин Рипе ведёт праведную, богобоязненную жизнь, и тебе не пристало так говорить! — сердились братья Гребер.

Но всё это было в первом классе. Зато теперь, после трёх лет школы, как они потешались над тем же беднягой Рипе, как презирали обывателей-филистеров!

А филистерами оказались почти все взрослые в их городе. Передовые идеи века были им ненавистны. Филистеры не читали газет. По вечерам они увлечённо подсчитывали свою мелочную дневную выручку.

Главным филистером в Вуппертале был пастор Круммахер. Он так умел поучать прихожан, обращая лицо своё к всевышнему, проклинать грешников! Каждое слово пастора казалось таким же истинным, словно его произносил сам господь бог.

Однажды в кирке во время проповеди, когда пастор поносил членов общины за чтение книг, Вилли Бланк выпустил ему под ноги мышонка.

Этого маленького зверька он поймал у себя в подвале, а перед службой показал приятелям, вынув из кармана и зажав в кулаке.

— Мне могут сказать: роман написан христианином, значит, читать его можно? Я отвечу — нельзя! — гремел пастор. — Потому что книга эта нашёптывалась на ухо христианину дьяволом!

И в этот момент Вилли, сидевший на скамье с краю, незаметно опустил на пол мышонка.

Тот сначала замер, прижался к гладкой плите каменного пола, а потом вдруг побежал прямо в сторону пастора.

Пастор прервал свою речь. Мгновение он ещё вглядывался в мышонка, а потом закричал:

— Уберите! Уберите это немедленно!

Но никто не решался действовать. Да и попробуй поймай мышонка!

И тогда пастор, гроза прихожан, соскочив с кафедры, метнулся в сторону. А мышонок от испуга тоже заметался и, желая спрятаться куда-нибудь, видимо, решил, что лучшее место — пасторские брюки…

Когда он подбежал к ногам господина Круммахера, тот, всегда такой важный, визгливо причитая, помчался по проходу между скамьями к выходу на улицу. Самые серьёзные из прихожан с трудом удерживали улыбку.

После службы по городу прошёл слух, что сам дьявол пытался вмешаться в воскресную проповедь пастора Круммахера, подбросив в храм отвратительную тварь, но пастор доблестно изгнал зверя из храма и продолжил службу.

В тот же вечер отец позвал Фридриха в кабинет.

— Мы с тобой здесь вдвоём, сын, и твои друзья ничего не услышат. Скажи мне честно, кто из них напроказничал сегодня в церкви? — спросил отец, пристально глядя в глаза Фридриху.

Фридрих знал — врать грешно, но и выдать Бланка было невозможно.

— Я знаю, ты честный, правдивый мальчик. И сейчас ты не обманешь меня, — настаивал отец.

— Я знаю, кто, — с трудом выдавил из себя Фридрих, — но сказать не могу.

Это был первый случай, когда он не подчинился отцу.

А через несколько дней всё тот же Бланк принёс в училище книгу Гёте.

На уроке Рипе обучал их науке писать письма.

— Каждое письмо, — внушал он унылым голосом, — в зависимости от положения адресата в обществе уже с первых фраз должно нести оттенок возвышенного почитания или уважительного пренебрежения…

Он заставлял учеников зубрить эти обращения наизусть: кому положено писать «высокочтимый сударь», а кому — «милостивый государь».

— Наверное, за свою жизнь он, кроме письмовника, ни одной книги не прочитал! — говорил на перемене Бланк.

Перемена кончилась, и тут Рипе неожиданно приказал ученикам стоять возле своих мест.

— Что там ещё? — прошептал Бланк, сосед Фридриха по парте.

— Господа! Такое даже невозможно представить! Но… я подобрал под партой Бланка и Энгельса книгу Гёте! Мне страшно подумать, что вы читаете эту книгу, господа! Бланк, её принесли вы?

Вилли молчал.

За провинности отец до сих пор стегал его дома розгами, стегал угрюмо и жестоко.

— Пастору Круммахеру будет доложено о вас особо, Бланк. И с отцом вашим на собрании общины будет серьёзный разговор.

Бланк лишь беззвучно шевелил губами.

— Это не он, господин учитель, — сказал громко, неожиданно для себя Фридрих. — Это я! — И заметил удивлённый взгляд Бланка.

— Ах, это вы, Энгельс! Час будете стоять на коленях, остальным — садиться.

Фридрих пошёл в угол, куда ставили провинившихся.

После урока Рипе вручил Фридриху записку.

— Не думаю, что ваши родители обрадуются, прочитав её.

— Спасибо, Фридрих, — сказал Бланк, когда они вышли из школы. — Я пойду с тобой домой и всё расскажу сам, чтобы тебя не наказывали.

Дома, к счастью, была лишь мама.

— Госпожа Элиза, учитель Рипе написал вам записку, но Фридрих не виноват, — едва успев поздороваться, начал Бланк.

— А кто же тогда виноват? — грустно спросила мама, принимая записку. Не дочитав до конца, она заулыбалась. — Я испугалась, думала, вы натворили что-нибудь…

— Книгу Гёте принёс я, госпожи Элиза. — Теперь Бланк признавался без боязни.

— Да какой же в этом грех! — Мама даже пожала плечами. — Гёте — великий писатель, украшение и гордость Германии.

— А Рипе сказал, что Гёте — великий грешник.

— Для вашего Рипе чем лучше писатель, тем больший он грешник. — Мама снова улыбнулась. — Мойте-ка быстрей руки и садитесь обедать, а то, пока ты, Вилли, доберёшься до дома, ещё полдня пройдёт.

В Эльберфельдскую гимназию из городского училища переходили лишь немногие ученики.

— Каспар Энгельс был человеком простым, гимназии не кончал, но состояние увеличил вчетверо, — говорил отец полушутя.

Но мама шутки не принимала.

— Дорогой мой, то был другой век, а сейчас даже Бланки отдают своего сына в гимназию.

— Я бы сам мечтал стать ректором такой гимназии, — говорил дед Ван Хаар. — Она сегодня лучшая в Пруссии.

Тогда и решили: Фридрих переходит в гимназию.

Гимназия находилась на другом берегу Вуппера, в соседнем городе Эльберфельде. Города соединял красивый древний мост из белого камня. Чтобы ежедневно не ходить длинной дорогой, Фридрих станет жить на пансионе у исполняющего обязанности ректора доктора Ханчке.