Николай Тарианов - Невидимые бои

— А кто его видел там?

— Один из сослуживцев обедал там со своими друзьями.

— Может быть, это просто недисциплинированный человек, не желающий прислушиваться к советам и указаниям начальства?

— Не думаю. Бывший офицер. Демобилизовался по сокращению армии. Воевал на фронте, имеет боевые ордена.

— Вряд ли тут есть какой-либо криминал.

— Есть одна деталь — небольшая, но существенная. Его начальник, случайно узнав о том, что его рекомендацией пренебрегли, принялся выяснять подробности. «Виновник» начисто отрицал, что встречался в этот вечер с англичанином.

— А может быть, сослуживец ошибся? Спьяну это бывает.

— Не пьет он — у него как раз язва разыгралась. Бедняге пришлось сидеть весь вечер на рыбе и овощах. Да и человек он честный. Вряд ли стал бы оговаривать товарища.

— А где этот англичанин сейчас?

— Улетел в Лондон.

— Придется им заняться. Посмотреть, что за коммерсант. Познакомимся поближе и с этим любителем обедов.

— Он служил три года в Берлине — в нашем военном учреждении. В прошлом году выезжал с научно-технической делегацией в Лондон.

— Отзывы о его работе?

— По Лондону — положительные. Что касается его пребывания в Берлине, то тут есть одно обстоятельство…

— Какое?

— Генерал, возглавлявший его учреждение, высказал о нем весьма отрицательное мнение. Причем не только устно, но и в письменной характеристике, которую он переслал командованию в Москву. Из-за этой характеристики его, собственно, и демобилизовали из армии. Помогли ему фронтовые друзья. Он убедил их в том, что мнение генерала — результат козней не в меру ревнивой жены. Генерал, подписавший характеристику, был другом ее покойного отца. Все это сочли результатом семейной распри. На военной службе его восстановить не удалось. На новой работе ему, как имеющему опыт работы за рубежом, поручили вести дела с представителями иностранных фирм и организаций, приезжающих в Москву. Человек прилично зарабатывает. Дома как будто у него все в порядке. Жена теперь не жалуется. Словом, видимо, он извлек уроки из всех этих неприятностей.

Нелегкая задача стояла перед тремя советскими чекистами — Борисовым, Кривоносом, Стебленко. Среди тысяч честных советских людей предстояло найти человека, пошедшего на черное дело измены, предательства своего народа, своей семьи, своих детей. Человек этот — если он существовал в природе — понимал, разумеется, на какое чудовищное преступление он решился. Конечно же он был полон решимости скрывать черное свое ремесло от света дневного, от глаз не только ничего не подозревающих друзей — если они у него были — и знакомых, но и от специалистов своего дела — чекистов, обладающих огромным опытом, до тонкости знающих повадки врага, изучивших воровские повадки не только британской разведки, но и всех ее союзников.

Чекисты знали: агент иностранной разведки в Москве, предатель, перешедший на чужую сторону, явление столь редкое, что старая лиса воспользуется своим опытом, всей своей изобретательностью, чтобы оградить его от провала. Вот с чем вступали они в поединок. Вот что должны были победить, не могли не победить.

Задача была из трудных. Требовалось не только раскрыть врага, сорвать с него маску, но и представить советскому суду веские, неопровержимые доказательства его преступной деятельности. И это было едва ли не самым сложным. В Англии, например, на основании так называемого закона об «официальных секретах» человека могут упрятать в тюрьму только за то, что тот взял в руки без разрешения документы, представляющие собой «собственность правительства» и содержащие «официальные секреты». В Советском Союзе для обвинения в шпионаже необходимо установить, что материалы, представляющие собой военную или научно-техническую государственную тайну, были фактически переданы иностранной державе. Иначе говоря, если хваленое британское правосудие может послать человека в тюрьму лишь за преступное намерение, то советский суд карает за конкретные, доказанные деяния.

Четко, безошибочно развертывалась сложная, тонкая система чекистского поиска. Не слепого, не наугад ведущегося, но тщательно продуманного, глубоко логичного. Когда-нибудь, когда не будет уже в мире британских старых лис и американских концернов диверсий и шпионажа, эта строго научная и весьма эффективная система может быть показана где-нибудь в музее истории борьбы народов с силами зла и разрушения.

Одно можно и нужно сказать: всегда большую помощь чекистам оказывают люди. Простые — но далеко не простоватые — советские люди, их чувство справедливости, их благородное возмущение злом, коварством, подлостью врага. Советские люди, хозяева своей жизни, своей судьбы, зорко, бдительно следят за тем, чтобы не могли преуспевать в нашей жизни, безнаказанно творить свое черное дело люди, вознамерившиеся отнять у них счастье жить по-новому. Их суд, суровый, взыскательный, нелицеприятный, но справедливый, часто определяет направление поиска, помогает вести его по настоящему, а не ложному следу. Стократ подтверждено жизнью: враг может долго обманывать одного человека, он может некоторое время обманывать многих. Но ему не удастся долгое время обманывать всех.

Из Москвы Элмер Тилл улетел в состоянии откровенной паники. Трусливая дрожь, охватившая Боя в тот вечер, когда он вышел со своим гостем из «Пекина», передалась и Элмеру. В последние дни перед отъездом он почти не выходил из гостиницы, поминутно озирался, все время ожидая легкого прикосновения к плечу. Случайный сосед в ресторане, каждый встречный на улице казался ему представителем службы советской безопасности, о которой он читал так много устрашающего. С того момента, как ему снова вручили паспорт — книжицу в темной коже с «двухспальным английским левою», прошла вечность. Тиллу казалось, что вот-вот сейчас, сию минуту, к нему подойдут пограничники в зеленых фуражках, станут по бокам — и тогда…

Но этого не произошло. Когда ТУ-104 поднялся в воздух, Тилл все еще опасался, что огромную птицу посадят где-нибудь недалеко от границы. Раскроются двери, и пограничники с невозмутимыми лицами выведут его навстречу тюремному фургону.

Самолет пришел в Париж без посадки. Выполнив мелочные, раздражающие таможенные формальности на аэродроме Ле Бурже, Тилл прошел мимо полицейских в синих пелеринках и жестких цилиндрических каскетках с длинным козырьком, нанял такси. Приехал в гостиницу, заказал ужин с бутылкой коньяка, выпил ее всю сам, один.

Ночью проснулся, крича подхватился с кровати — ему снилось, что спит он на тюремной койке. И только увидев под зеленоватым светом ночника мягкий «обюссон» на полу, нервное мигание световой рекламы за окном, понял, что он если и не дома, то в безопасности. Заснул, словно в черный колодец провалился.