Александр Бондаренко - Тайные страницы Великой Отечественной

— Может быть, что-то отложилось в архиве Президента. В архиве Сталина этого нет, но архив Сталина, который входит в Государственный архив современной политической истории, он все-таки выхолощенный, неполный... Архив Политбюро — очень краткий, там по всем заседаниям только «слушали — постановили», и все! А как слушали, какие были точки зрения, какие мнения? В общем, это один пласт вопросов. Второй связан с документами, касающимися наших союзников, — их архивов, переговоров, которые ими велись.

— Они тоже не очень доступны для исследователей?

— Ну, скажем, есть и доступные материалы заседаний британского Кабинета, но по Соединенным Штатам — гораздо меньше. Вот это — второй пласт. Третий — тот, что начали сейчас все больше раскрывать, — это разведка в годы войны. Недавно в Лондоне состоялась большая конференция, и на ней были представлены новые, неизвестные ранее документы. Разведка — очень интересная тема!

— К сожалению, по многим причинам, полностью ее не раскроют никогда...

— Да, и есть еще просто тайны войны, которые тоже открывать не спешат. Вроде, скажем, визита Рудольфа Гесса в Англию. Основные материалы, конечно, закрыты в Англии — но, может быть, что-то можно поискать? Очень серьезный, интересный вопрос — взаимоотношения нашего руководства с польским правительством в Лондоне, с другими эмигрантскими правительствами. Не до конца прояснен вопрос, связанный с польским восстанием 1944 года... Есть еще очень много вопросов, по которым, я думаю, впереди еще могут быть открытия.

— Но почему же нередко остаются засекреченными документы, особенной тайны не содержащие, вреда никому причинить не могущие?

— Сложность в том, что у нас чрезвычайно медленно производится процесс рассекречивания. Нельзя сказать, что он не идет — он идет, но столь медленно и так затянут, что, мне кажется, превратился в серьезную государственную проблему, которая требует скорейшего решения. Это, кстати, даже подрывает доверие к нашей исследовательской работе — ведь мы не можем раскрыть документы, в которых нет каких-то особых секретов.

— Почему же так получается?

— У нас исторически так сложилось, что засекречен весь пласт документов. Весь, понимаете? Вот, как пример — секретные решения, принятые на каком-то заседании Секретариата ЦК КПСС. Но что на этом заседании обсуждалось? Не только какие-то действительно важные вопросы, но и выделение, допустим, сверхнормативных материалов для какого-то там завода. И на всех этих решениях стоит гриф «Секретно». До сих пор нет такой практики, чтобы из этой серии документов одни отложить и оставить под грифом, а другие — рассекретить.

— С вашей точки зрения, что в этом направлении следует сделать прежде всего?

— Мне кажется — это не с моей точки зрения, а в интересах государства — необходимо выделить какие-то спорные, дискуссионные, важные и актуальные в научном и политическом отношении вопросы и ускорить рассекречивание, связанных с ними документов.

— Например?

— Например — деятельность националистических организаций на Украине. Это очень острый вопрос, это один из камей преткновения в наших отношениях украинскими историками. Они всецело оправдывают деятельность УПА, мы представляем ее исключительно негативной. Но ведь она действительно имела разные этапы, имела разные цели и различные средства их реализации... Поэтому открытие таких архивов было бы очень полезно.

— В общем, перед историками Второй мировой и Великой Отечественной войны открываются большие перспективы. Но рассчитывать найти документы, которые перевернули бы наши представления о войне, не приходится.

— Мне кажется, что нет. Мне не видятся такие принципиальные вопросы, которые бы в корне изменили оценку тех или иных этапов, крупных, эпохальных событий. Более-менее это все уже известно.