Вячеслав Кеворков - Тайный канал

Что бы сказали по этому поводу вдовы сегодня, мне ясно, однако тогда, обескураженный демагогическим выпадом министра, я нашелся не сразу и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Было очевидно лишь, что на демагогию нужно отвечать тем же.

— Простите, Андрей Андреевич, но вы лично уже сделали достаточно много полезного для сближения с западными немцами, насколько я знаю. На канцлера Вилли Брандта, например, произвела большое впечатление ваша беседа с его заместителем Гельмутом Шмидтом во время пребывания последнего в Москве прошлым летом. У всех осталась в памяти ваша мысль, что туннель сквозь гору нужно пробивать одновременно с обеих сторон и таким образом, чтобы идущие навстречу друг другу обязательно в итоге встретились. Эта позиция была зафиксирована в письме Брандта Косыгину.

Министр впервые без удовольствия, но внимательно посмотрел на меня.

— Все это я действительно говорил и постоянно повторяю. Более того, я утверждаю, что копать туннели есть смысл лишь в том случае, если по завершении работ движение по ним будет двусторонним. Этот принцип должен стать основополагающим для нашей, да и не только нашей дипломатии.

После чего Громыко кратко, но назидательно изложил мне принципы советской дипломатии.

— Что же касается «тайной дипломатии», то, скажу вам откровенно, она вызывает у меня массу сомнений. Искусственное ускорение естественно-исторических процессов — это, безусловно, насилие над внешней политикой. Думаю, обоснованной аналогией здесь станет сравнение с теми фруктами и овощами, которые должны дозреть на кусте или на дереве, а не в темном чулане, как помидоры.

Не дожидаясь моей реакции, он заявил, что еще раз обсудит проблему с Андроповым.

Таким образом, моя первая встреча с Громыко, понятно, не вызвала во мне большого энтузиазма. Демагогия на высшем уровне произвела на меня тяжелое впечатление.

— Ну, как «миссия мира»? — встретил меня Андропов и тут же поспешил добавить: — Конечно, непростая вещь общениес нашей дипломатией… Не расстраивайтесь, я имею с ней дело, начиная с 1953 года, и знаю, что это такое.

Рассказывать мне, к счастью, ничего не пришлось. За то время, пока я добирался, Громыко уже успел позвонить и подробно поведать обо всем Андропову. Более того, он высказался не в самых мрачных тонах и обо мне, что показалось уж и вовсе удивительным.

— Вы сделали очень полезную вещь, — подвел итог моего визита Андропов, — а потому впредь я буду вас называть исключительно «искусным канализатором».

— Да уж, задачку вы мне поставили не простую.

Андропов подошел поближе и пожал мне руку:

— Дорогой мой, будь это просто, я сделал бы сам. Но, понимая, что будет сложно, поручил тебе…

Он впервые обратился ко мне на «ты», что по тем временам служило знаком особого расположения руководителя к подчиненному. Сама же шутка вряд ли была экспромтом, но явно нравилась автору.

Закрывая за собой дверь кабинета, я слышал, как он все еще негромко смеялся.

Если выражаться сегодняшними штампами, то в тот день произошел «прорыв» в отношениях между советским министром иностранных дел и руководителем государственной безопасности. В короткое время они из конфронтирующих сторон превратились в союзников, каковыми и оставались до конца жизни.

Я далек от того, чтобы приписывать себе хоть малейшие заслуги в деле их примирения. Тут лавры все у Брежнева: он приказал, и они должны были полюбить друг друга. Доля этого чувства окрасила отношения Громыко и ко мне.

В течение десяти последующих лет как минимум дважды в месяц, а порой и чаще, он приглашал меня для обсуждения последних новостей из Германии. Будучи больным, он несколько раз звал меня к себе на дачу, и тогда эти обсуждения проходили на уютной веранде его загородного дома.

По складу характера Громыко был чрезвычайно замкнутым во всем, что касалось его личной жизни, а потому, как объяснили мне его приближенные, приглашение на обед к нему домой являлось редким исключением. Порой мне казалось, что это была попытка сгладить впечатление от того непозволительного фарса, который он разыграл передо мной в первую нашу встречу. По крайней мере, хотелось бы так думать.

Когда активизировались отношения между Брежневым и Брандтом, яснее стала и истинная причина того взрыва негодования, который позволил себе Громыко на заседании Политбюро. С установлением прямого канала между главами обеих стран Громыко утрачивал исключительный контроль за происходящим. Кроме того, он не любил и не умел работать под прессом времени, которого для решения стоявших проблем и у Брандта, и у Брежнева было не так много. Брандту предстояло в самый сжатый срок реализовать все созревшие уже в голове планы по сближению обеих Германий, Брежневу — укрепить свое положение в стране и в Политбюро.

Леонид Ильич знал о недовольстве некоторых членов Политбюро. Поэтому он остро нуждался в каком-то заметном успехе, который бы если не переубедил, то по крайней мере мог заставить утихнуть всех недовольных в высшем руководстве.

Кроме того, весьма непросто складывались отношения Брежнева с его премьер-министром Алексеем Косыгиным. Несмотря на внешнее благополучие, они в действительности с трудом переносили друг друга, прежде всего потому, что являлись полными антиподами.

Косыгин был аскет в личной жизни и на службе. Брежнев, наоборот, — широк по натуре, смолоду — лихой гуляка и всю жизнь удачливый карьерист. Во время войны он получил генеральский мундир, который украсил орденами. Позже эта любовь к орденам превратилась в болезненную страсть, дошедшую до полного абсурда.

Вся жизнь Брежнева прошла в служебных кабинетах, и к концу ее он с полным основанием мог горько раскаиваться в том, что не занимался воспитанием собственных детей. О судьбе его сына Юрия, который занимал высокий пост в Министерстве внешней торговли и подолгу пропадал в больницах, пытаясь излечиться от алкоголизма, мы уже упоминали.

Дочь Брежнева была замужем за цирковым артистом, в то время, как зятем Косыгина был академик, директор научного института Джермен Гвишиани. Последнего, кстати, фон Амеронген в своей книге «Путь на Восток» безо всяких к тому оснований причислил к сотрудникам КГБ.

Дочь Брежнева страстно собирала бриллианты, дочь Косыгина, кандидат наук, — живопись. Одним словом, с точки зрения общественной морали, счет сводился не в пользу семейного клана Генерального секретаря, что, естественно, вызывало у него вольную или невольную зависть и усиливало неприязнь к главе правительства.

Брандт и Бар поначалу плохо ориентировались в лабиринтах власти в Москве. Нашей основной задачей на первом этапе было помочь им направить усилия кратчайшим, оптимальным путем.