Гарри Картрайт - Грязные деньги

— Мне нет надобности убивать людей. И вы это знаете! Вам прекрасно известно, что я судью не убивал. Вы это знаете. Знаете отлично. Вам просто срочно нужно пришить это кому-то, потому что Вашингтон взял вас за горло. Меня же засудить проще простого: ведь у меня уже есть судимость за убийство. Разве не так?

Джан вернулся к некоторым прежним показаниям Харрелсона, утверждавшего, что его встреча с Джимми Чагрой в Лас-Вегасе была почти случайной и что они никогда не разговаривали с глазу на глаз. Харрелсон сказал тогда, что Чагра как-то звонил Питу Кею в Хантсвилл. Беседовал ли он с Чагрой после этого с глазу на глаз?

— Наша единственная беседа с глазу на глаз состояла ровно из пяти слов, — сказал Харрелсон. — Джимми Чагра передал мне конверт с деньгами [40 000 долларов] и сказал: "Это для тебя и Пита".

— Вы сказали пять слов? — пересцросил Джан и метнул многозначительный взгляд в сторону присяжных. — А может, эти пять слов были такими: "Это за убийство судьи Вуда"?

Харрелсон побагровел и в бешенстве стал трясти кулаком перед самым носом обвинителя.

— Вас что, случайно уронили в детстве? — заорал он.

Здесь уже вмешался судья Сешнс.

— Отвечайте лишь на вопросы, мистер Харрелсон, — предупредил он свидетеля.

Но Харрелсон вновь показал обвинителю кулак, затем повернулся к судье и тем же злобным голосом сказал:

— Я не знаю ничего ни о судье Вуде, ни об убийстве. Он это знает! Я тоже это знаю! И вам, судья, это тоже известно!

Рей Джан до конца дня сохранял спокойствие, позволяя Харрелсону произносить одну тираду за другой. Несколько раз судья предупреждал свидетеля, что его бесконечные выпады недопустимы. Лишь однажды Рей Джан на мгновение вспыхнул, но это было едва заметно. Это случилось, когда Харрелсон на полном серьезе бросил:

— Я бы и пальцем не пошевелил, если бы ты подыхал. Как я вас всех ненавижу!

Во время перерыва, объявленного по случаю Дня благодарения, Харрелсон, видимо, взял себя в руки, потому что, когда 29 ноября 1982 года суд возобновил работу, обвиняемый уже отвечал на вопросы Джана более или менее спокойно, сохранив на лице лишь презрительную ухмылку. Только однажды Харрелсон обвинил Джана в "удивительной узколобости" за то, что тот был не способен понять его собственную версию случившегося. Других открытых столкновений между подсудимым и обвинителем не было. Правда, произошла небольшая стычка с судьей. Когда Харрелсон, несмотря на запрет Сешнса, сказал присяжным, что у него не было достаточно времени для детального ознакомления с магнитофонными записями обвинения, судья предложил присяжным покинуть зал заседаний и пригрозил свидетелю привлечь его к ответственности за оскорбление суда. Напомнив подсудимому, что все записи были переданы адвокатам для ознакомления почти семь месяцев назад, судья сухо сказал:

— Процедура представления документов была соблюдена точно и в полном объеме, мистер Харрелсон. Суд не позволит вам заявлять присяжным, была или не была соблюдена соответствующая процедура.

После этого Харрелсон замолчал, и Том Шарп поспешил заявить, что защита на этом прекращает представление доказательств.

Чарлз Кэмпион, адвокат Джо-Энн Харрелсон, сделал аналогичное заявление менее чем через час, вызвав для допроса лишь трех свидетелей. От допроса самой Джо-Энн адвокат воздержался.

Когда во время предварительного слушания Уоррен Бернетт, адвокат Лиз, узнал о ее письме вдове Вуда, он сразу понял, что Лиз сама должна давать показания. Обвинение считало, что Лиз вступила в преступный сговор в тот день, когда Джимми пришел к ней на кухню в их доме в Лас-Вегасе и сказал, что собирается убить судью, а Лиз на это ответила: "Хорошо, дорогой" — и продолжала возиться с цыпленком. Лиз Чагра в строгом черном костюме и белой блузке, спокойная и уверенная в себе, внимательно выслушивала вопросы адвоката и медленно, с расстановкой отвечала на них. Когда речь зашла о детях, на глазах у свидетельницы появились слезы. По мнению большинства в зале, присяжные были на стороне Лиз, когда она рассказывала о своей беспокойной жизни с Джимми Чагрой. "Он всегда грозился кого-нибудь убить, — сказала она. — Своих друзей, партнеров, братьев и даже меня. Человек он добрый и щедрый, но очень своенравный. Несколько раз он избивал меня так, что я вынуждена была обратиться за помощью к врачу. Но я никогда не верила, что это он убил судью Вуда. Ведь он мой муж, отец моих детей".

Лиз призналась, что, когда в тот день на кухне муж впервые заговорил об убийстве Вуда, она, возможно, и сказала: "Хорошо, дорогой". "Но я сказала это, — проговорила Лиз, обращаясь к присяжным, — лишь для того, чтобы он поскорее ушел. Он просто трепал языком. Это он делал всегда, когда нужно было выпустить пар. Потом он обычно успокаивался и снова пел себя нормально. Я всегда подшучивала над ним в таких случаях. Но в тот момент меня больше интересовал цыпленок, который все еще не был готов".

Бернетт попросил Лиз описать подробнее тот день, когда муж попросил ее отвезти деньги в клуб "Жокей".

Лиз сказала:

— Мы все сидели в гостиной. Там были Джимми, его друзья и телохранитель. Джимми принес деньги в гостиную, затем сказал, что хочет переговорить со мной, и мы пошли к нему в кабинет рядом с гостиной. Он был чем-то расстроен и сильно нервничал.

— А что произошло потом? — спросил Бернетт.

— Там он сказал, что хочет, чтобы я отвезла какую-то сумму в клуб "Жокей". Деньги были в двух конвертах, а конверты — в чемоданчике.

— Вас это расстроило?

— Да, сэр. Когда он сказал, что хочет, чтобы я отвезла деньги, я сильно расстроилась. Прежде всего потому, что у нас были гости. К тому же я не очень хорошо себя чувствовала: в то время я была на девятом месяце беременности, а на улице стояла страшная жара. Я предложила послать вместо меня его телохранителя. И тогда он процедил сквозь зубы, что это деньги за убийство судьи Вуда. Вот все, что он сказал. Он был страшно зол. Вся в панике, я сказала, что никуда не поеду. Тогда он обнял меня и успокоил: "Ну ладно, я пошутил. Это всего лишь очередной игорный долг".

— А что еще он сказал? — спросил Бернетт.

— Он сказал, что, если я отвезу деньги, то готовить ничего не надо. Можно купить жареную курицу по дороге домой. Мы с Синди сели в машину и поехали в клуб "Жокей". Остановились прямо у входа. Там в это время велись какие-то строительные работы. Попросив Синди подождать меня в машине, я вошла в лифт и поднялась в номер.

— Когда вы вошли в номер, там была молодая девушка?

— Да, сэр. Очень молодая. Помню, она была в купальнике. Я не могу сказать, была ли это Тереза.

— Вы пытались хоть раз скрыть, что вы делаете?

— Нет, сэр. Я не думала тогда, что это что-то серьезное. Джимми убедил меня, что это всего лишь его очередной долг.