Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Не всем королятам понравился французский поход чигиринского сотника, прогремевший в Европе. Казалось, со всех сторон на Хмельницкого смотрели злобные, зелено-шакальи глаза могущественной шляхты, никогда не обогревших своих рук работой, а только чужой кровью. Еще в 1644 году сановная Варшава хорошо расслышала последние слова, сказанные перед смертью своему сыну Александру великим коренным гетманом Станиславом Конецпольским:

– Как бы Речь Посполита не испытала от Хмельницкого многие беды, потому что никогда еще не было среди казаков человека такого разума и способностей. Обвини его в чем-нибудь сын, и сживи со свету.

Автор Куруковского соглашения 1625 года, великий коронный гетман с 1632 года, автор «Ординации» 1638 года, человек, уменьшивший казацкий реестр с сорока до шести тысяч воинов, Станислав Конецпольский хорошо знал, о чем говорил сыну. Александр, новый староста корсунский и чигиринский, держал в Чигирине своим подстаростой вывернувшегося из Литвы еще в 1639 году шляхтича Даниэля Чаплинского, хорошо умевшего сдирать неуемные налоги с посполитых вместе с их кожей. Чаплинский писал Александру Конецпольскому в своих частых доносах: «Все видят непреклонную волю сотника Богдана и понимают, что его невозможно остановить».

Судьба Богдана Хмельницкого, а значит и Украины, вот-вот должна была свершиться.

Корсунский палац Конецпольских был иллюминирован на славу и торжественный прием-бал, на который были приглашены сотни значных особ, гремел на всю округу. Пары кружились в бесконечном полонезе, за ломившимся, как всегда, яственными столами гуляла гоноровая шляхта, а в группах поветовых панов велись обычные громкие разговоры о величии дворянского происхождения в природе. В самой большой группе выделялся пышно детый Чаплинский, не знавший удержу в похвальбе того, чего никогда не было ни в его жизни, ни в жизни окружавших его панов. Дождавшись, когда музыка затихла, Чаплинский нарочито громко сказал:

– А вы панове, разве не слышали, что Хмельницкий при штурме Дюнкерка прятался за спины своих казаков. Пятерых перед ним убило, а ему как с гуся вода!

В мгновенно заледеневшем пиршественном зале повисла мертвая тишина, в которой сотни гостей слышали и видели, как в большое стрельчатое окно бьется большая зеленая муха, почему-то очень похожая на чигиринского подстаросту. Побледневший до холодной ярости Богдан приблизился к красному до синевы Чаплинскому и все увидели, как сползло с пана все несусветное высокомерие, чуть не запутавшись в позолоченных, мелко дрожавших шпорах. Хмельницкий одними белыми пальцами взял свою боевую саблю за лезвие чуть ниже рукояти, вытянул ее из свистнувших шепотом ножен, эфесом вверх поднял ее прямо к носу лгавшего шляхетного хама и медленно, звучно произнес:

– Понюхай это.

Богдан Хмельницкий белыми от ярости пальцами взял свою саблю за лезвие чуть ниже рукояти, вытянул ее из свистнувших шепотом ножен, эфесом вверх поднял ее прямо к носу лгавшего шляхетного хама и медленно, звучно произнес:

– Понюхай это.

Чаплинский вдруг ясно понял, что ему сейчас немедленно придется рубиться совсем не с золотисто-поджаристым молочным поросенком, лежавшим в трех метрах на пиршественном столе в серебряном корытце, а с собственной неминуемой казацкой смертью.

От него вдруг резко запахло ацетоном и багровый от яростного испуга подстароста покинул зал, закончив гоноровый пыхатый взрыв ничем. Позже, будет казацкий вызов на дуэль, отказ от него пышного шляхтича не желавшего, конечно, биться с не равным ему по знатности казаком герба Абданк, общее презрение чигиринского панства, вынужденное согласие на поединок, засада наемных убийц для неистового Богдана, о новой неуемной выходке которого в адрес уродзонной шляхты, опять стали говорить на юго-восточных крессах Речи Посполитой.

С 1644 года великий коронный канцлер Ежи Оссолинский в полном согласии с Владиславом IV тайно готовил войну с Оттоманской Портой, дружно мечтая с монархом о разгроме Крымского ханства, захвате Причерноморья и даже атаки Балкан с поднятием флага Речи Посполитой над Босфором. Умно-циничный Оссолинский не раз говорил, что государственный строй Польской Короны – анахронизм, но дошедшее до ни раз отодвинутого предела своеволие королят никогда не позволит королю стать могущественным магнатом, а не только драгоценной престольной куклой.

Для начала королевской атаки на собственноелюбимое государство монарху и канцлеру были нужны внутренние и внешние союзники и, конечно, деньги, деньги и деньги. В 1645 году неудачно воевавшая с Турцией республиканская Венеция за деньги попросила военной помощи у Владислава IV, прислав в Варшаву специального посланника. Королевский полковник кварцяного войска Иероним Радзиевский сразу же после возврата казаков из Франции тайно встретился со старшиной реестрового Войска Запорожского. Зная, что магнаты, а значит и их ручной сейм, будут против усиления короля турецкой войной, Владислав IV предлагал казакам атаковать Стамбул походом в Черное море. В конце апреля 1646 года в Варшаву от реестровиков приехали войсковые есаулы Иван Барабаш, Ильяш Караимович, полковые есаулы Роман Пешта, Яцко Клиша, Иван Нестеренко и сотник Богдан Хмельницкий.

Казаков по очереди приняли канцлер, венецианский посол Джованни Тьеполо и король. Для войны с Турцией было необходимо набрать и подготовить пятьдесят тысяч казаков и старшина обещала сделать это в течение года. Король выдал казакам для строительства шестидесяти морских боевых чаек шесть тысяч золтых талеров и на ночной аудиенции в своем дворце заявил:

– Я доверяюсь вашей доблести, преданности и чести и убежден, что вы не подведете. Я надеюсь, что когда я вас позову, вы все слетитесь ко мне орлами с избытком отваги и преданности.

В пограничные казацкие городки старшина Войска Запорожского уехала с деньгами, старым боевым знаменем 1638 года и грамотами Владислава IV, разрешавшими казачеству строить морские чайки и набирать войско для морского похода на Турцию. Король пообещал увеличить реестр с шести до двенадцати тысяч воинов и на Запорожской Сечи начался набор казаков, известие о котором быстро разнеслось по всей Украине. Богдан Хмельницкий в Киеве встретился с общеукраинским авторитетом и воином, с которым плечом к плечу бился в битве под Цецорой, монахом, архимандритом Киево-Печерского монастыря, киевским и галицким митрополитом Петром Могилой.

В апреле 1646 года историческое время Речи Посполитой начало обратный отчет, что, конечно, очень обеспокоило сенат, попытавшийся выяснить, о чем король Речи Посполитой договорился с отчаянными схизматскими рубайголовами. На осень в Варшаве был назначен сейм, на котором магнаты договорились унять Владислава IV и навсегда поставить его преемников на незавидное королевское место.