Александр Осокин - Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты

Четыре решения (№ 116, 117, 121 и 172) написаны одной рукой, на листках из одного блокнота, в один день, по вопросам одного руководителя – секретаря ЦК по пропаганде Щербакова. Из этого следует, что, скорее всего, вождь вызвал Щербакова в Сочи, он вылетел туда и вернулся в Москву тоже самолетом вечером 24 июня (согласно «Кремлевскому журналу» вместе со Ждановым и Супруном). Во время встречи со Сталиным Щербаков, пользуясь случаем, написал несколько решений и тут же получил подпись вождя. По приезде в Москву три из этих решений были оформлены «от 25 июня», а одно (о Стукалове) – «от 2 июля». Это подтверждает, что дата решения ПБ могла не соответствовать реальной дате его подписания Сталиным.

П.34/116 от 25.VI.41 г. «О конференции Осоавиахима»

П.34/117 от 25.VI.41 г. «О физкультурном параде»

П.34/121 от 25.VI.41 г. «О борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника»

П.34/172 от 2.VII.41 г. «О председателе Радиокомитета»

Два рукописных листка – текст документа, написанный Маленковым красным карандашом, возможно, под диктовку Сталина, рукой которого вписаны простым карандашом лишь слова «всех граждан» и «комсомольские», а также зачеркнуто слово «хозяйственные». На с. 476 – печатный текст документа. Ни на печатном тексте, ни на подлиннике нет ни единой подписи. Есть только помета Поскребышева о том, что Каганович, Микоян, Сталин, Молотов, Берия, Щербаков и Маленков – «за». Из расположения и отличия в написании этих фамилий (четыре последних дописаны) может следовать, что Сталин и Калинин находились в Сочи в отпуске, Каганович и Микоян успели приехать туда поездом, а Молотов, Берия, Щербаков и Маленков прилетели утром 29 июня 1941 г.

Образование ГКО. Рукописный лист 1

Образование ГКО. Рукописный лист 2

П.34/163 от 30.VI.41 г. «Об образовании Государственного Комитета Обороны»

Постановление ГКО № 2сс от 1.VII. 41 г. «О производстве танков КВ-1 на Челябинском тракторном заводе» – ОП. Исходный документ – письмо наркома Малышева с просьбой утвердить Постановление, подписанное Сталиным. О том, что Молотов и Микоян «за», сообщает надпись Поскребышева, из чего следует, что, вероятно, Малышев тоже летал в Сочи с группой членов Политбюро и вернулся в Москву с согласованным с вождем постановлением 30 июня, а в момент его оформления в Москве Молотова и Микояна еще не было (они вернулись на день позже, по «Кремлевскому журналу», Молотов вошел в кабинет Сталина 1 июля в 16.40, а Микоян в 18.30).

Первый лист зарегистрированного Постановления ГКО № 2. Постановление № 1сс «Об организации производства средних танков Т-34 на заводе «Красное Сормово» (ОП) было подписано Сталиным одновременно с Постановлением № 2сс. Они стали самыми первыми постановлениями ГКО.

Постановление ГКО № 7 от 2 июля 1941 г. «Об Уполномоченных ГКО на оборонных заводах», на котором вместо подписи Сталина – надпись Поскребышева «т. Сталин за», что свидетельствует о том, что вождь еще не доехал до Москвы. Однако при этом рукой Сталина добавлен раздел II о назначении уполномоченного ГКО по Смоленской области. Значит, 2 июля Сталина в Москве еще не было.

Письмо Берии от 2 июля, на котором его рукой исправлена дата «2» на «3». Из этого следует, что, узнав 3 июля о приезде Сталина, Берия пошел к нему на прием, взял у Поскребышева свое оставленное накануне письмо, исправил в нем дату и принес его вождю. Сталин не только подписал это письмо, но еще и проставил дату – «3 июля 1941». Вот это и есть дата его возвращения в Москву.

Я уже несколько раз писал в своих книгах о загадках действий авиации в первый день войны [63. С. 189–200; 62. С. 219–235], о том, что до сего дня неизвестно точно, какие города первыми были подвергнуты немецкой бомбардировке утром 22 июня 1941 г., о том, что из четырех городов, названных Молотовым в его выступлении по радио 22 июня (Житомир, Киев, Севастополь, Каунас), в опубликованной недавно сводке Генштаба за этот день упомянут только Каунас. А как утверждает Черчилль (по сведениям от английского агента в германском посольстве), Молотов при встрече с послом Шуленбургом в этот день сказал последнему: «Ваши самолеты бомбили сегодня 10 беззащитных деревень».

Колоссальное количество уничтоженных в этот день советских самолетов (1 200 – по официально признанным советским данным, 1 800 – по мнению отдельных исследователей) до сих пор объясняют по-разному: и отсутствием их боеготовности (разукомплектованием в связи с проведением техобслуживания), и нехваткой пилотов (при этом летный состав отправляли в увольнения и отпуска), и отсутствием горючего в баках (кое-где бензобаки оказались заполненными водой!), и даже прямым запретом сбивать немецкие самолеты.

В числе причин разгрома советской авиации в первый день войны называют также превосходство немецких самолетов по тактико-техническим характеристикам, поскольку основную массу советской авиации якобы составляли самолеты устаревших типов. Однако в последние годы стало известно, что в приграничных округах уже находилось от 1 500 до 2 000 самолетов новых типов (Як-1, ЛаГГ-3, Ил-2, Пе-2, Cу-2, но больше всего было высотных скоростных истребителей МиГ-3).

Сообщалось, что приграничные аэродромы ВВС располагались очень близко от границы – на расстоянии 8 – 30 км (кстати, это совпадает с введенной с 1939 г. 7,5-километровой зоной, в которой советским ВВС запрещалось задерживать немецкие самолеты-нарушители без предупреждения погранвойск).