Людмила Шапошникова - Мы-курги

Плантации, плантации… Крупные и мелкие. Доходные и убыточные. Плантации, требующие ухода и присмотра. Плантации, требующие тяжелого труда тысяч рабочих рук…

Сельскохозяйственные рабочие, или кули, стекаются на плантации Курга из разных мест: из Кералы, из Майсура, из Тамилнаду. Они — поденщики. Им платят две-три рупии в день за многие часы утомительной работы. Они живут в неудобных и густонаселенных бараках, построенных для них крупными плантаторами. В бараке не всегда разрешают поселить семью. За барак надо платить. Там, где нет бараков, кули ютятся в наспех сделанных глинобитных хижинах. Такие хижины разбросаны в Курге повсюду. Бараки и хижины — неотделимая принадлежность плантаций, и их обитатели, бедно одетые люди с натруженными руками, — тоже неотъемлемая принадлежность этих плантаций. У них своя жизнь, совсем не похожая на жизнь их хозяев. Так же как не похожи их поселки на обычные кургские деревни. Поселки, где стоят хижины плантационных кули, выглядят как чужеродные островки на кургской земле. У таких поселков нет связи с этой землей, и поэтому они производят впечатление чего-то временного и преходящего. Кули приходят в Кург, потом его покидают, отбывая в родные места. И лишь немногие из них задерживаются там надолго. По вечерам поселки светятся тусклыми огоньками керосиновых ламп. Огоньки быстро гаснут, так как обитатели глинобитных хижин ложатся рано спать. На рассвете им надо быть уже на ногах и поспеть вовремя на плантацию. Если вы попадёте в такой поселок после девяти часов вечера, вы никого не встретите на его пустынных кривых улочках. В лучшем случае вы сможете наткнуться на завернутого в рваное одеяло человека, спящего прямо на земле. На того, кому еще не нашлось места даже в убогой хижине.

Все эти поселки пришлых кули своим временным неустроенным бытом, своей безликостью, своей непричастностью к земле, на которой они стоят, похожи друг на друга и повторяют друг друга. Они так и не приобрели своей окраски, своей отличающей их от других специфики. Мир наживы обесцветил их обитателей и их жизнь, навязав им удобный этому миру утилитарный и убогий стандарт.

Неожиданно среди этого удручающего однообразия я наткнулась на нечто такое, что заставило меня взглянуть по-иному на кули Курга. Те, о которых и хочу рассказать, тоже были кули и тоже работали на плантации. Они тоже жили в глинобитных хижинах, но в том, как эти хижины стояли, был какой-то свой традиционный порядок. И сами они выглядели и держались иначе, чем остальные.

Все произошло совершенно случайно. Был ясный декабрьский вечер, и в небе взошла голубая луна. Ее мягкий свет заливал рисовые поля, соседнюю плантацию и дальние склоны лесистых гор. Стояла та удивительная тишина, когда день со своими заботами уже отошел, а таинственная жизнь ночи еще не наступила. И вдруг раздался отчетливый и ритмичный бой барабана. Он возник так неожиданно и так «ниоткуда», что мне показалось, будто чьи-то невидимые руки бьют в туго натянутый голубой диск луны. Я остановилась и прислушалась. Но местность была пустынной, никто не появился на дороге, а барабан звучал все громче и призывней. Через какое-то время я поняла, что звук идет со стороны придорожной рощи. Той рощи, которая сливалась в призрачном лунном свете с лесистым склоном стоявшей неподалеку горы и от этого делалась незаметной. Я направилась к роще и увидела огоньки между деревьями. Тянуло дымом, Через несколько шагов я наткнулась на глинобитную, крытую рисовой соломой хижину. Но в хижине никого не оказалось. Барабан бил где-то совсем близко, и вдруг в просветах между деревьями вспыхнуло и поднялось пламя. Раздалось пение. Я не слышала слов песни, но в ней, как и в барабанном бое, было что-то призывное и праздничное. Я наткнулась еще на несколько хижин и поняла, что попала то ли в деревню, то ли в поселок кули. На вытоптанной площадке между хижинами горел костер. Вокруг костра под барабан и песню двигались люди. Они танцевали. Их танец был плавный и размеренный, непохожий на резкие воинственные танцы кургов. Я остановилась под деревом, стараясь остаться незамеченной. Песня была такой же плавной и размеренной, как и танец. Танцоры, освещенные огнем и луной, мягко взмахивали руками и, чуть сгибаясь в талии, осторожно и легко переступали с пятки на носок. Они плыли свободно и естественно. Что-то неуловимо знакомое было в движениях и облике этих людей. И я вспомнила освещенные луной джунгли и индийское племя панья, исполняющее свой ночной танец. Но одежда на этих танцорах была другая. Шорты и поношенные рубашки на мужчинах и простые темные сари на женщинах. В то же время они напоминали виденных мною панья. Темнокожие, с широкими носами и толстыми губами. У многих были кудрявые пышные волосы. И я определила: австралоиды. Так антропологи назвали древнейший слой населения Индии. Слой, который уже исчезает, но все еще сохраняется в племенах Южной Индии.

В это время облезлая собачонка подошла к дереву и возмущенно уставилась на меня.

― Уходи, — сказала я ей шепотом.

Но она явно не хотела этого делать. Она лаяла и не отходила от меня. Она специально привлекала ко мне внимание. Она сообщала о своей неожиданной находке. Барабан замолчал, и согнутый старик с густыми кудрями седых волос направился к собаке. Сначала он не заметил меня, а потом остановился и стал пристально рассматривать.

— Здравствуйте, — сказала я.

Старик ничего не ответил, но потом растянул в улыбке беззубый рот.

— Я тебя знаю, — сказал он.

— Откуда? — удивилась я.

— Видел тебя на плантации вместе с хозяйкой. Будешь нашим гостем? — неуверенно спросил он.

— Буду, — подтвердила я.

Так я вошла в новый для меня и самый древний мир Курга. Деревня, в которую я попала лунным вечером, принадлежала людям, называвшим себя иерава. Они были плантационными кули, а называли себя так потому, что когда-то принадлежали к большому и древнему племени иерава. Племя исчезло, но осталось его имя и эти люди. Люди и имена. И не только иерава. В Курге были курумба, мале-кудия, холея, палея, калпа. Маленькие, темнокожие, толстогубые древние аборигены этих мест. Представители бывших лесных племен, еще не утративших полностью всего того, что у них пытались отнять за многие века. С незапамятных времен они населяли леса Курга и соседнего Малабара. Одни были охотниками и собирателями, другие занимались подсечным земледелием. У них была своя родовая система и законы рода были священны для них. Роды имели своих прародительниц, и их таинственную силу чтили в каждой женщине-матери. Поэтому матерям принадлежало последнее и решающее слово в племени.

Они долбили деревянной мотыгой лесную землю, уходили с луком и стрелами охотиться и приносили из леса мед, коренья и дикие ягоды. Они строили хижины из бамбука и при помощи того же бамбука добывали огонь, который грел их холодными зимними ночами. Такими же ночами они пели и танцевали у Большого огня и били в барабаны, на которые натягивали шкуры убитых ими животных. Они знали много песен и еще больше сочиняли. В них они воспевали красоту своей земли и торжественность лунных ночей, животворную силу солнца и благодатную прозрачность текущей воды. В них они пели о своей любви, о мужестве и отваге.