Татьяна Москвина - Всем стоять

Было ли такое у Сергея Бондарчука? Да. Глубоко в существе – было, как есть оно почти у всех кинорежиссеров-мужчин (кроме тех, кто на реальной войне реально – был). Война – классный дизайн. Это интересно – война. (И на войне – не забудем – у них стоит .) Но это не принято было извлекать из прочих составляющих творческой натуры, об этом не говорили, в этом не признавались. Нельзя было. Христианство и коммунизм нависали: делать можно, признаваться же – ни в какую. Суть и форма были неразъемны – признаваясь в любви к атрибутам войны, человек становился защитникам и пропагандистом войны. Кто же это разрешит? Признание в любви к войне – это краткое счастье безумия, после чего философ-страдалец или народ-страстотерпец помещаются в хорошую, удобную, изолированную от человеческого сообщества клинику.

Ницшеанский мотивчик позволяет себе использовать для характеристики персонажа сценарист «9 роты» Юрий Коротков. Призывник по прозвищу Джоконда, бывший художник, рассуждает о том, что оружие и вообще вся война в целом – это воплощенная гармония, ничего лишнего. Он-де оттого и отправился по своей воле на войну, что искал эстетического совершенства. Другого персонажа, мальчика-детдомовца Лютого, этот декаданс коробит, он обзывает Джоконду придурком.

Образ влюбленного в войну художника с точки зрения историзма – фальшив до неприличия. В 88–89 году продвинутые мальчики-художники подпевали Цою, Кинчеву и Бутусову, крушили – идеологически – кремлевских дедов и не могли считать Афган ничем, кроме тоталитарного преступления. Но в «9 роте» перед нами не 88 год и не афганская война, а обобщенный, концентрированно-приукрашенный, и при этом современный дизайн войны.

Разве герои фильма – люди 88-го? Они говорят, к примеру, «без понтов» – разве тогда так говорили? Нет, в 1988 году «без понтов» говорить не могли, поскольку никаких понтов не существовало, и гражданин, имеющий «понты» в современном смысле, мог идти в одном направлении – в отделение милиции, притом только в одном виде – в сопровождении сотрудника милиции. Но дело не в подобных мелочах. Это современные парни – современная психофизика, жаргон, отношение к сексу, современная развинченность пластики, речи, мысли, современные реакции. В кинематическом дизайне и не может быть историзма, любые исторические приметы здесь – грим, украшение, пикантные детали, набор декоративных элементов. Титры, уточняющие, где и когда происходит действие, – это договор о мере условности, и не более того. «Афганистан, 1988» – такая же условность, как «Афины, V век до н. э.» или «Франция, 1789».

Заявка времени и места действия обязывает кинематического дизайнера использовать форму одежды и оружие более-менее соответствующего (массовому представлению) образца, вот и все. Кроме того, в этом роде визуального искусства нет и привычной для зрителя «искусства кино» истории – эпического, драматического или лирического типа.

Собственно, никакой «истории» и не будет рассказано – у героев нет ни прошлого, ни будущего. Скупые сведения о прошлом не найдут никакого развития. У двоих (кстати, конфликтующих между собой) героев в миру остались молодые жены, и трудно сыскать советского сценариста или режиссера, который не показал бы в финале этих юных жен вместе, в трауре, со скорбно-просветленными лицами, на могиле с красной звездой. Но «9 рота» обошлась без подобной преемственности – не нужно.

А не нужно оттого, что история в фильме все-таки рассказана, но она другая, не человеко-размерная.

Я сформулировала бы эту историю так: привлекательное, но бесформенное и бессмысленное человеческое сырье идет на военный дизайн, наполняет его локальный фрагмент и служит его небольшой, но выразительной деталью.

Команда героев состоит из молодых лиц, отобранных хорошо, даже очень хорошо. Это чистая победа – зрительское доверие возникает именно потому, что лица подобраны хорошо. По голливудско-советским рецептам. Это важно, иначе мы не поймем, почему кинематический (и не только) дизайн побеждает в восприятии, почему он нравится, почему он вкусен и сладок. Коллективный герой «9 роты» эстетически привлекателен именно как коллективное тело. Красивое молодое мужское тело. Валюта, собственно говоря.

Каждый в отдельности внимания не удержит и на пять минут – нет характера, нет истории, только маска и кличка в «блицкриге» самопоказа. Но все вместе сцепляют клубок энергий в живое, активно шевелящееся существо по имени «9 рота». Нет индивидуальностей в традиционном понимании – да, конечно. Но подобное развоплощение – разве не ложится идеально на психологию масс? Те, кто смотрят фильм, сами, по большей части, индивидуализированы слегка, чуть-чуть. Мамы не спутают, а со стороны уже разницы почти что и не видать. Особых примет нет. Единая Россия: отличаемся по цене часов. Если часов нет, то видно – один высокий, другой узкоглазый, у третьего губы толстые, у четвертого зуб металлический. Для судмедэксперта достаточно. Для дизайна тоже.

Выделяются трое: Лютый (Артур Смольянинов), Воробей (Алексей Чадов), Джоконда (Константин Крюков). Нет, мы и про них ничего не поймем – как и почему оказались на войне, чего хотят и какова динамика их внутреннего развития. Но личностный потенциал этих артистов выше ординара. Они явно, откровенно привлекательны, артистичны и, может быть, даже талантливы. Они выполняют элементарные, трехгрошевые задачи, но делают это грациозно.

Что касается лиц второго плана – а второй план, как правило, устанавливает уровень достоверности и мастерства изделия – то, на мой вкус, он провален. Он забит хорошими актерами и при этом пуст. Вообще-то кинематический дизайн не вовсе враждебен принципу творчества и включает в себя актерское искусство как необязательный элемент. Если вдруг внутри дизайна кто-то ни с того ни с сего начнет играть старомодно – хорошо, с подробными оценками и подтекстом, – пожалуйста. Целого он все равно не перешибет, а общий рельеф обогатит за счет искренних проявлений, повышенной выразительности и чего-нибудь еще. В «9 роте» такого не произошло (как произошло в «Турецком гамбите» – с Александром Лыковым и в «Статском советнике» – с Никитой Михалковым). Образа врага/противника вообще не создано, он заменен восточным дизайном в стиле минимализма. Основная нагрузка по части лицевой выразительности ложится на артистов среднего возраста, изображающих собственно армию – преподавательский состав, командиров и старослужащих.

Лица взяты интересные – Михаил Пореченков и Михаил Ефремов, Александр Лыков и Алексей Серебряков. Но взяты именно как картинки, элементы конструкции, украшения для пустоты. Вот, к примеру, Серебряков. Теперь, конечно, принято (у нас это всегда принято – делать вид, что, по словам Лескова, «весь род русский наседка только вчера под крапивой вывела») говорить, оттеняя величие «9 роты», что это чуть ли не первый фильм об афганской войне. Во всяком случае – главный. Или так: лучший. Нет, извините. «9 рота» – и не первый, и не главный, и не лучший фильм об афганской войне. Были куда лучше – скажем, «Нога» Тягунова или «Афганский излом» Бортко. В «Афганском изломе» (картине, на пять художественных порядков превышающей фильм Ф.Бондарчука) играл в свое время Серебряков – прекрасно. Он играл заматеревшего на войне русского парня, ставшего убийцей, привлекательного и страшного одновременно. Помню, как он ухмылялся, показывая стальные коронки – бестия войны, пес войны. А в «9 роте» Серебрякову, отличному артисту, кстати, надо присутствовать в роли преподавателя-офицера на военной базе и произносить краткий статичный монолог об Афганистане. (Наверняка режиссер видел «Афганский излом» и пригласил актера именно из-за того, что самоутверждался в афганской теме.) Серебряков вроде бы намекает на некую сложность своего персонажа, играет скулами, ищет «подтекст». Трогательный такой. Кому это нынче нужно? Показал лицо – и ступай себе в кассу.