Юрий Скоп - Избранное

Григорий сел. Вытащил из-под подушки сигареты и спички. Прислушался к капитану… Тот спал, посвистывая… Григорий вдел ноги в тапки и пошел к двери, шаря впереди себя вытянутой рукой… В коридоре было попрохладнее. Он дошагал до окна и остановился. Кое-как, все еще не привык, раскурил сигарету, больно опалив при этом пальцы. Подул на них и послюнявил языком. Выругался про себя: «Немощь!..» Потом, как-то бесцельно, двинулся по коридору, пока не услышал чей-то быстрый, прерывистый полушепот. Тут же и догадался — нянька какая-нибудь. Григорий замер и напряг слух…

— Ну а зачем же я сюда кинулась, а? На Север этот… Из деревни-то своей, а? Осломя голову. Со Шикотана на Усть-Илим подалась… В ем, на гэсе-то, в передовых значилась, — все думала, как бы это, значит, поприметнее стать. Чтобы кто-нибудь увидел на Доске почета и побежал за тобой… Дурная наскрозь! И не в сознательных ходила, это чтобы через обратнее интерес на себя назвать… Теперь вон где черт поселил! В Полярске… При болящих кантуюсь. Им подмогаю… А может, у меня у самой что-то болит, а? Может, одна сила-то в языке и осталась, а из других мест повышла? А все же вот чудится, чудится… что будет со мной что-то такое, такое, ну это… Сама не пойму. Может, завтра, а?

— А может, и сегодня, — громко сказал Григорий. — Вы это… помогли бы мне назад, в восьмую залезть. Заплутал…

— Господи! — заплескался возле Григория женский голос. — Ну чего ты не спишь, а? Еще не нашумелся… У-у, негожий!..

Нянечка довела Григория до палаты, а потом и до койки. Шепнула чем-то чесночным в лицо:

— Спи. Не даешь посплетничать… — Руки у нее были теплые и добрые.

Григорий пару минут полежал маясь и вдруг, даже не успев подумать об этом, окликнул капитана:

— Эй, друг!.. Капитан!

— О? — почти сразу отозвался тот. Запустил что-то по-английски и спросил: — Чем дело?

— Ты извини меня, друг… — сказал Григорий. — Но понимаешь… мне тебя надо спросить…

— Ез… Спрашивай.

— Мне это очень нужно знать. Так что ты лучше не ври, ладно? Скажи по честности, понял?

— Хорошо.

— Вот, значит, какое дело-то… Допустим, что ты потопил корабль…

— О-о?!

— Ну это же понарошку, не в натуре, конечно… И в этом деле сам виноват, понял? Из-за тебя, в общем, люди пошли на дно… А ты, значит, выжил. Повезло тебе. Ну и когда все проверили — тебя вроде ни в чем не винят… А ты виноват, понял? И знаешь, в чем виноват… Дак вот, как бы ты в таком разе… ну, жить стал, а? Тебе же ничо не шьют, гуляй, как хочешь, а ты… гад! Из-за тебя весь этот кошмар получился. Вот как бы ты, а? Только по честности, понял?.. По честности!..

— Я-а… думал… — после муторной для Григория паузы заговорил англичанин. — Думал и… вспоминал ваш один суперписатель… Толстой. Яа-а читал от книги… Толстой очень хорошо сказал… Честность не есть убеждение. Честность есть нравственный привычка. Приобретать честность можно только с ближайших отношений… Я бы сказал вся правда, если бы я виноват утонуть корабль. Это есть мое твердое слово, мистер Джодж. Другое слово я сказать не могу… Я не знаю другое слово. И это я сделал не по честность… Это моя есть нравственный привычка. Вы меня хорошо понимал?.. Это есть важно. Я говорил, как думал. Вы меня разбудил… Я сказал.

— Ага… — не сразу отозвался Григорий. — Дай пять…

— Что я дать вам? — не понял капитан.

— Петуха, друг. — Григорий отшвырнул одеяло, поднялся и босыми ногами, как на лыжах, шагнул в сторону капитанского голоса…

Кряквин и Верещагин, уже одетые для улицы, вошли в кабинет секретаря парткома, когда часы там дозванивали четвертый час дня. Надо было захватить с собой Скороходова, чтобы всем вместе и ехать на кладбище. Об этом накануне их, друзей своих фронтовых, настоятельно попросил Егор Беспятый… Сороковины…

— Заходите, заходите, товарищи, — почему-то обрадовался Сергей Антонович. — Я скоренько. Мы тут сейчас… Это… знакомьтесь… Утешева Ирина Николаевна… так сказать, супруга нашего Ильи Митрофановича.

— Верещагин.

— Кряквин, — поклонился Алексей Егорович и вдруг сердито спросил у Скороходова: — Это почему ты сказал «так сказать»?

— Ну это… так сказать, к слову пришлось…

— К слову-паразиту, да? — ехидно уточнил Кряквин.

— Вроде этого… — улыбнулся, посмотрев на Верещагина, Скороходов.

— Все ясно… Занимайтесь. Мы вам постараемся не мешать… — Они прошли в угол кабинета и сели рядом с часами.

— Ну, значит, так, Ирина Николаевна… — откашлявшись, продолжил Сергей Антонович. — Я беседовал на эту тему с Ильей Митрофановичем. Говорил с ним, так сказать, по душам… Но, понимаете, как говорится, воз и ныне там… Может быть, вы нам что-нибудь скажете?

Ирина Николаевна сняла очки, подслеповато посмотрела на секретаря парткома, снова надела очки и положила в пепельницу сигарету. Привстала чуть-чуть, стряхивая просыпавшийся на юбку пепел.

— А почему вы говорите о себе во множественном числе?

Кряквин и Верещагин переглянулись…

Скороходов закряхтел и заерзал на стуле.

— Понимаете… Так…

— А раз «так», — перебила его Ирина Николаевна, — то уж лучше действительно послушайте меня… — Она нервно оправила волосы на затылке. — Все, что вы мне сейчас «по-дружески» наговорили о моем муже… к нему никакого отношения не имеет. Вы преувеличенно приписываете ему поступки какого-то незнакомого мне человека… Мы прожили с Ильей Митрофановичем вместе целую жизнь. И мне лучше знать, какой он человек на самом деле. После стольких лет всякого-разного я, надеюсь, могу позволить себе быть объективной… Не так ли?.. Лично же вам я бы смогла в данном случае порекомендовать лишь одно. Совсем не заниматься подобным «дружелюбием». Мне лично, ей-богу, по крайней мере странно, что вы размениваете свое время на подобные пустяки. Да, пустяки! — Ирина Николаевна нервно взяла из пепельницы сигарету, но тут же бросила ее назад. — Откровенно, я взволнована сейчас… Взволнована. Но не вашими сообщениями об Илье Митрофановиче. Нет. А именно вашим дружелюбием в кавычках. Простите меня за резкость, но я бы очень просила вас не беспокоить меня и моего супруга больше вообще. Прощайте. Из-за вас я на целый час задержала прием больных…

— Ирина Николаевна, — поднял руку Кряквин. — Один вопрос. Как там дела у Григория Гаврилова?

— Сегодня утром он самовольно покинул больницу.

— Как?

— Взял и ушел.

— А глаза?

— У него их пока нет, — отрубила Ирина Николаевна, кивнула и вышла из кабинета. Подтянутая. Решительная…

— Видали? — сказал Скороходов. — Боярыня Морозова. Им же, понимаете, хочешь, как лучше, а они…

Кряквин посмотрел на него сквозь прищур внимательно-внимательно…

— Ну, что ты на меня брызгаешь этими… синими брызгами? — неловко пошутил Скороходов.