Михаил Толкач - На сопках Маньчжурии

— Сейчас любая версия годится для отработки!

— Товарищ генерал, считаю своевременным допросить официально Заиграеву, — сказал Голощёков. — Она скрывала данные о первом муже.

— Опять двадцать пять! — Фёдоров ударил кулаком себя по коленке. — Ну, что стоило Заиграевой просто приколоть вилами соседа? Тогда она была бы социально нормальным элементом. И ты, Яков Тимофеевич, не вёл бы на неё досье. За ней — статья убийцы. Теперь же она — выродок культового звания. Ату её! И ты потеешь, и твои сексоты мёрзнут, мокнут, добывая компромат…

— У вас, товарищ капитан, политическая близорукость! Заявляю официально, товарищ генерал! — Голощёков побледнел от напряжения.

— Не майся дурью, Голощёков! Курица она домашняя, а не социальный элемент! Она ни сном, ни духом не ведала ничего о Кузовчикове.

— То-то вы бражку с ней распивали! Не во сне, ни на духу, а в натуре! — распалялся Голощёков.

— У вас, Голощёков, мания хватать да имать! Лечиться надо!

— Товарищи офицеры! — забасил Чугунов. — Сие не посиделки!

— Предлагаю административно выселить Заиграеву в Курумкан, на лесозаготовки! — упорствовал Голощёков.

— Ну, держиморда! — задохнулся в возмущении Фёдоров.

— Прекратить! — грохнул Чугунов. — Товарищ старший лейтенант, подготовьте материалы.

— Да вы что-о?! — Семён Макарович отбросил субординацию, обернулся к Васину, ища поддержки. — Это же произвол!

— А вы, капитан, что? — Лицо генерала побагровело. — Вы не в институте благородных девиц! Сие помните, Фёдоров!

— Товарищ генерал, я ручаюсь за эту семью! Голощёков мстит за побег Кузовчикова.

— Не медлите, товарищ старший лейтенант, с документированием. А вам, товарищ майор, поручение перепроверить личный состав вольнонаёмных в гарнизоне. — Генерал повернулся к Фёдорову и с напором добавил: — Вы, капитан, пока служите в органах контрразведки «Смерш» и извольте вести себя согласно нашим правилам и установлениям!

— Товарищ генерал, я — коммунист! Это — первое. Фёдоровы не пятнали свою фамилию кривдой никогда! Это — второе. И ещё. Прошу удовлетворить мою просьбу об отчислении в маршевую роту для отбытия на фронт!

Чугунов, как больная птица, скосил голову, поднял бровь удивлённо: такой прыти от Фёдорова он не ожидал. Звание кричало: «Поставь капитана на место!». А голос человека, умудрённого жизнью, остуживал: «Не руби с плеча!».

— Трое суток домашнего ареста, товарищ капитан! Наказание отбудете после поимки агента противника!

— Вот спасибо! — Фёдоров поклонился. — Отосплюсь всласть!

— Това-арищ капитан! — Васин удручённо развёл руками. — Не похоже на вас, Семён Макарович!

Генерал продолжал изучающе смотреть на Фёдорова. Этот землеустроитель живёт эмоциями мирного человека. Всё мерит мерками житейскими. Он далёк от официальной оценки обстоятельств. Возможно, не знает указаний Центра об очистке приграничных областей и полосы отвода железных дорог от социально опасных элементов. Оправдывает ли всё это несдержанность? Фёдоров нарушает элементарную воинскую дисциплину!.. И всё же, все же… У него не близорукое сердце, у этого волгаря! Сердечный человек, руководствуется своей совестью в любой обстановке. Достоинство и честь дёшево не отдаст. И отдаст ли?.. А как быть ему, генералу?..

— Материалы по Заиграевой пришлите в Читу нарочным! — заключил Чугунов.

Семён Макарович мысленно обвинил Голощёкова: провокатор! Рушилась вера в справедливость. Гибло его представление о Тарасе Григорьевиче как о достойном уважения коммунисте. Фёдоров считал неотвратимым обратиться в военную прокуратуру с протестом и любой ценой вырваться на фронт.

— Офицеры, свободны! Васин, останьтесь! — Чугунов в раздражении ходил по комнате.

Фёдоров не мог успокоиться. Он представлял себе, какими глазами будет глядеть на него, советского офицера, Петька Заиграев, как с презрением подожмёт губы Маргарита Павловна. А каково Агриппине Петровне? За что ей такой довесок к горькой судьбе? И от самого себя куда деваться?..

В соседней комнате Голощёков задержал Фёдорова.

— Ты, кореш, охолонь! Чем не нравится тебе Распадковая? Чем лучше фронт? — Голощёков закурил трубку и по комнате поплыл аромат «Золотого руна».

— Мне не нравятся ловкачи! — Фёдоров затягивал ремень на шинели. — У тебя всё?

— Нет, капитан! Нам пахать вместе, как бы ты ни лютовал, Сеня, агент за нами. — Вид у Голощёкова был победительный, будто бы вражеский радист уже изобличён и водворён за решётку.

— Чему радуешься, Голощёков?

— Ну, не надо, дорогуша! Слюнтяйство оставь за порогом «Смерша». Вот, завяжу узел, и ты вынужден будешь отказаться от газогенератора: шофёр Ступа под наблюдением! Придётся казённые сапоги по грязи бить! — Голощёков засмеялся и глаза под очками утонули в пухлых щеках.

— Ты же подводишь генерала! — сказал Фёдоров.

— Чугунову нужна была зацепка? Нужна. Зря, что ль, он сидит в Распадковой? Он получил зацепку. А что из этого выйдет, наблюдения покажут. Он доложит по начальству: был на месте, принял меры!

— Везёт тебе, Яков Тимофеевич! — с иронией заметил Фёдоров.

— Везёт тому, кто сам везёт, запомни, Сеня! Пусть Зверев не шпион. Но почему у него красный загар? Почему он навязывает дружбу шофёру, причастному к базе? Вот и оцени сам. Считаю: тут попадание в яблочко!

— Трепло! — Фёдоров всё ещё не мог успокоиться. — А Заиграева чем тебе насолила? Чего к ней-то прицепился?

— Мне-е?! Ну-у, ты пузырь, Сеня! Государству она мешает! Понял? Социально опасный элемент! Если хочешь знать, она у здешних ребят на учёте давно как потенциальный преступник. После побега Кузовчикова — яснее ясного!

— Посему ты поселил меня в соседи к ней?

— Не отрицаю. Свой глаз всё-таки…

Фёдоров с надеждой поглядывал на дверь, за которой остались Чугунов и Васин: генерал даст ход рапорту! Голощёков выбил пепел из трубки в кадку фикуса. Повёл речь о предстоящем поиске радиста. Он считал, что агент будет вертеться, как вьюн без воды: документы у него фальшивые!

— Проколется! Как наставляет наш генерал? Только глубокие знания, основательная подготовка, постоянное, планомерное изучение противника могут привести к искомой истине.

— Подкован ты на все четыре ноги, Яков Тимофеевич. Не мне, сирому, чета! — Фёдоров убедился, что ответа от генерала он не получит немедля, стал собираться. — Среди чиновников, заметь себе, старший лейтенант, нет столетних. Интриги сводят их до срока в могилу! И насчёт истины можно поспорить. Она тогда для тебя истина, когда сам её добудешь, а не уловишь в словах начальника.

Домой Фёдоров попал после полуночи. На цыпочках пробрался в свою клетушку. Ввернул лампочку под самодельным абажуром из старой газеты. Отсыревшая шинель давила плечи. Кинул её на диван. На столе конверт: из Куйбышева! Торопливо распечатал. Выпал листок с машинописным текстом. Между печатными строками, по заранее пробитым точкам, от руки фиолетовыми чернилами: