Михаил Ребров - Советские космонавты

Женька ложился на траву и прикладывал ухо к земле. Бабушка говорила, что земля поет, нужно только уметь ее слушать. И он слушал. Долго, напряженно. И тогда начинало казаться, что откуда-то издалека приходят низкие, отрывистые звуки. Земля вздыхала под тяжестью конницы Дмитрия Донского. Ближе, ближе... Женька напрягал слух, а потом вдруг оказывалось, что это гонят табун колхозных лошадей. Тогда с досадой ворчал на бабушку и ее сказки.

В сентябре 1941-го Женька должен был пойти в первый класс. А тут война... Зарево боев полыхало где-то далеко. Но ветер с запада доносил и до Прудов гарь пожарищ, тревожные раскаты орудийного грома. Как-то сразу повзрослели вчерашние мальчишки.

Фашисты ворвались в деревню на мотоциклах, в лягушачьего цвета рубашках, с автоматами на груди... И деревня словно вымерла. В узкую прорезь чердачного окна Женька увидел кусочек пыльной улицы и их соседа Одноглазого — так звали в деревне бывшего кулака. Он был единственным, кто вышел встречать оккупантов с хлебом и солью.

Фашисты пришли в конце сентября, а в декабре конница генерала Белова гнала их на запад.

...Учился Женька хорошо. Подперев кулаками щеки, любил слушать рассказы учителя о далеких странах, древних животных, о жизненном пути крестьянского самородка Михаилы Ломоносова, восстании Пугачева, удивительных законах физики и математики, гражданской мужественности Пушкина и Чернышевского... Но больше всего любил историю,

В зимнюю стужу и осеннюю распутицу деловито меряли мальчишечьи ноги длинные километры из одной деревни в другую, от дома к школе, туда и обратно. В первые послевоенные годы жизнь была трудной. А вскоре умер отец. Осталось восемь ребятишек. Восемь! И всех мать должна накормить, одеть, обуть.

Тогда и решил Женя оставить школу и поступить в Каширский сельскохозяйственный техникум.

В техникуме была хорошая библиотека. Длинные полки пестрели разноцветными корешками: Пушкин, Толстой, Горький, Драйзер, Дюма... Пристрастился к книгам. Читал запоем. Попадались книги и о летчиках. В них рассказывалось о необъятном небе, о подвигах в пятом океане.

Когда после окончания техникума его взяли в армию, он попросился в авиацию. Это был его первый шаг к звездам.

В авиационной школе первоначального обучения новобранцев разместили в старых казармах. Пока ребята устраивались, Женя успел осмотреть все окрестности. Прослышал от кого-то, что во времена Отечественной войны 1812 года здесь были коновязи русских драгунских полков. Интересно. Вот и осматривал все углы, засыпал вопросами старожилов: что, где, как?

Евгений учился у тех же инструкторов, что и Владимир Комаров. Первым его командиром был лейтенант Василий Андреевич Баскаков, активный участник Великой Отечественной войны.

— Вы, ребята, рветесь к опасности, к подвигу. А что это такое, донимаете не все,- говорил он. — Мало любить небо. Надо, чтобы небо полюбило тебя. А оно любит людей смелых, знающих, трудолюбивых.

И еще он любил повторять: «Не надо оваций, нужно дело. Везде и во всем».

Слова инструктора запали в Женькину душу. В самом деле, почему одни говорят равнодушно, твердят заученные слова, другие осмысливают каждый шаг и готовы грудью стоять за то, что считают правильным и нужным. Немало таких было в их учебной эскадрилье. Но не все. Некоторые так и не пошли дальше «первоначалки». Их отчислили, списали с летной работы.

Когда его принимали в комсомол, он дал клятву быть верным долгу. Заветная книжечка с силуэтом Владимира Ильича постоянно напоминала об этой клятве, и не было для него выше критерия, чем честность во всем — в большом и малом. С этой меркой он подходил к себе и товарищам.

...Первый самостоятельный вылет. К нему Женька готовился упорно. Ночами снился этот полет. Разбуди, без запинки ответит на все вопросы: как взлетать, как разворачиваться, как заходить на посадку... Все вроде бы знал, все умел, а когда выполнял с инструктором последний «провозной», чуть не оплошал. А произошло это так. Маленький «як» проскользил лыжами по утрамбованному снегу и плавно начал набор высоты: 100, 200, 300 метров. Наконец заданный рубеж — 800 метров. Инструктор — в задней кабине, Евгений — впереди. Первый круг, второй...

Инструктор спрашивает:

— Аэродром видишь?

Глаза ищут справа, слева: нет ничего. Внизу бело, только прогалины черные кое-где. Дорогу нашел, деревушку тоже, а аэродрома нет. Потом отыскал все-таки, убрал газ, пошел на посадку.

Когда вылезли из самолета, инструктор буркнул:

— Ворон ловишь, парень.

Зато после первого самостоятельного полета хлопнул Евгения по плечу и, весело подмигнув, похвалил:

— Молодец! Будешь летать.

И он летал. Летал с упоением. Любил чуть приоткрыть фонарь — тугой ветер бьет, слепит. А внизу — черные перелески, желтые пятна болот, голубая холстина реки и похожие на лоскутное одеяло посевы...

Помнится, предстоял контрольный полет. Поверяющий, бывалый летчик Герой Советского Союза Б. Глинка, бросил на курсанта вопросительный взгляд и коротко резанул:

— Один полет. Только один. Второй не дам. Плохо — еще десять с инструктором...

И все. Взревел мотор, самолет вырулил на старт, разбежался — и вот он уже скользит в небе, ныряет за горизонт. Курсанты стоят на земле, задрав головы, и смотрят вслед: «Как там?» Евгений нарочито спокойно и несколько медленно выполнял все движения и коротко рапортовал. Сели. Поверяющий молчит. Курсант ждет. Бывалый ас поглядел на мальчишеское лицо, чуть расстроенное, виноватое, но упрямое, и, повинуясь неожиданному порыву, вдруг улыбнулся:

— Мешок в заднюю кабину! Хватит тебя катать. Давай самостоятельно!

Это была высшая похвала. И он запомнил ее на всю жизнь. Каждую свободную минуту он проводил с книгой. Устроится под плоскостью на чехлах, и зашелестели страницы. Товарищи называли его «ходячая энциклопедия». Подробности всех событий, даты, имена исторических личностей — все это он знал и помнил.

В 1958 году стал подумывать об академии. Но уйти на учебу значило оставить полеты. Подал рапорт с просьбой зачислить на заочное отделение. Командование обещало содействовать. Но однажды случилось то, что резко повернуло его судьбу. Его вызвали к замполиту. Вошел. Доложил. В кабинете — посторонние. Рассматривают внимательно, откровенно...

Первый вопрос:

— Как летаете, Хрупов?

Он удивился. Зачем это? Начальство знает, как он летает. Нет, тут что-то не то, просто так с предполетной подготовки перед ночными полетами не вызывают.

— Летаю, как и все, когда в плановую таблицу включают,- попытался отшутиться.

— Летать любите?

Пожал плечами: мол, не любил бы, так не был бы в авиации. И вдруг прямой и неожиданный вопрос:

— А на ракетах летать хотели бы?