Михаил Ребров - Советские космонавты

Человек никогда не привыкнет к космосу. Земля — его дом, и он будет стремиться в него вернуться. Всегда...

— Когда мы шли на посадку, одно желание объединяло нас — выйти из корабля, лечь на землю, обнять ее руками... Выбрались из люка, кругом глубокий снег. От радости оба свалились в сугроб, обнялись и катались в снегу, как дети...

Так говорили «Тереки». Они пробыли в космосе 18 дней. Только 18.

Орбитальные станции мы называем сегодня долговременными, полеты — длительными. Существуют даже положения, утвержденные Международной авиационной федерацией (ФАЙ) и определяющие рекордную продолжительность полета. С 8 февраля 1974 года и по 4 марта 1978-го таким рекордом владел третий экипаж американской станции «Скайлэб». Астронавты Дж. Карр, Э. Гибсон и У. Поуг находились в космосе в течение 84 суток 1 часа и 16 минут. Затем «долгожителями» космоса стали Юрий Романенко и Георгий Гречко — 96 суток. Их результат перекрыли Владимир Коваленок и Александр Иванченков — 140 суток работы в космосе. Владимир Ляхов и Валерий Рюмин превзошли и это достижение. Их космическая вахта длилась почти полгода, долгие 175 суток. Потом... Однако рекорды — не самоцель, не ради их мы штурмуем космос.

Ю. В. Романенко (слева) и Г. М. Гречко в орбитальной станции 'Салют'

Рассуждая о профессии космонавта, Георгий Шонин как-то обронил такую фразу: «Если вы прочтете где-то о сверхспособных космонавтах — не верьте этому! Среди наших девизов нет лозунга: «Пришел, увидел, победил!» Как и многие другие, профессия космонавта предполагает огромный труд (и на Земле, и в космосе), преданность своему долгу, способность и готовность пойти на риск. На этом пути не только победы...»

Валерий Рюмин разделяет эту точку зрения. О своем пути в космос говорит очень сдержанно, глядя не на собеседника, а как бы в самого себя — медленно, обдумывая каждое слово.

В. В. Рюмин (слева) и Л. И. Попов в зале тренажеров

— Я давно, кажется, еще с детства, сделал для себя выбор. Отчасти, наверное, потому, что отец и мать мои — романтики и непоседы. Они трудились на Дальнем Востоке, строили Комсомольск-на-Амуре... К технике я стал рано привыкать. «Железки» в нашем доме никогда не переводились. Отец работал токарем, потом начальником цеха, в годы войны — главным технологом на заводе... Именно он посеял в сыне то первое чувство, которое стало потом крепкой основой всей жизни...

Говорит он легко, свободно, и невольно ловишь себя на мысли, что мерит он свою жизнь не ступенями личного роста — инженер, старший инженер, заместитель ведущего конструктора, — а этапами развития космической техники: «Востоки», «Восходы», «Союзы», «Салюты»...

Но с этой техникой века он соприкоснулся не сразу. После восьмого класса поступил в техникум, получил специальность, связанную с холодной обработкой металла, начал работать на заводе. Время не успело определить его призвание: пока решал да переиначивал, пришла пора служить в армии.

Хорошо служил, добросовестно. Было трудно. Умение управлять бронированной машиной, водить ее по бездорожью, вести стрельбу на ходу требовало упорных ежедневных тренировок. Звание — старший сержант, должность — командир танка говорят сами за себя.

Там, в Азербайджане, услышал о полете Гагарина. Сам факт, что создан корабль, который позволяет поднять человека в космос и облететь земной шар, не только поразил воображение, но и предопределил его желание стать инженером.

С тех пор прошло немало лет. Валерий закончил институт. Институт сугубо земной, но специальность получил такую, которая давала свободу выбора дальнейшего пути в более широком диапазоне: он окончил факультет электроники и счетно-решающих машин.

После института попал в конструкторское бюро Сергея Павловича Королева. Начинал рядовым инженером, часто бывал на Байконуре- в командировках по делам «фирмы». «Способный парень, дотошный, с чутьем», — говорили о нем опытные разработчики. Он участвовал в проведении испытаний на технической позиции, составлении документации, потом стал руководителем испытаний.

Но техническая позиция — это одно, а летно-космические испытания — совсем другое. Работа эта ответственнейшая. За испытателями — последнее слово. А при полете в космосе уже ошибку не исправишь. Рюмин доказал, что такая работа ему по плечу. Валерию достаточно было выхватить из потока данных несколько главных показателей, и дальше его цепкий ум выводил логику работы той или иной системы, тонко анализировал причину сбоев и быстро находил нужный вариант решения.

Подлинное «открытие» Рюмина состоялось в роли сменного руководителя полетов. Сначала пес трудные вахты у пультов Центра управления на земле, а во время рейса «Союз» — «Аполлон» — на корабле «Академик Сергей Королев».

В каждой профессии есть своя вершина, цель, к которой человек идет всю жизнь. Для инженера-разработчика, испытателя — это полет. Он — высший взлет мечты, профессиональной подготовки.

Рюмин говорит об этом без раздумий, и не просто бросает громкую фразу, а аргументирует свой вывод, свою позицию, начисто отрицая обыкновенное чувство любопытства, жажду острых ощущений. «Это нужно для нашей работы. Это как раз тот случай, когда теория и практика становятся единым сплавом. Это когда сам можешь ощутить, что ты делал так, а что не так».

Стремление полнее понять все научно-технические премудрости астрономического эксперимента, который был включен в программу исследований на орбитальных станциях «Салют», привело его в Крымскую обсерваторию к академику А. Северному. В то время в обсерватории готовилась группа будущих летчиков-космонавтов, среди них был Владимир Коваленок. Тогда-то и состоялось их знакомство.

Случилось так, что уже в первый вечер они допоздна сидели в гостинице и обсуждали дела космические. Кто «заражен» этим, кто не делит рабочий день на «от» и «до», кто дышал воздухом Байконура, Звездного и КБ, тот и других мерит той же мерой — мерой приверженности. Иные мерки среди этих людей не в чести. Эти двое понравились друг другу. Решение госкомиссии о составе экипажа как нельзя лучше совпало с их желанием. Их назначили в один экипаж. Стартовать предстояло на «Союзе-25», продолжить работу на «Салюте-6».

Есть такая хорошая песня — «Надежда». И есть хорошие слова в этой песне: «Надежда — мой компас земной». На Байконуре ее можно услышать всюду: и в гостинице «Космонавт», и в кафе «Луна», и на стартовой позиции, когда Земля передает на борт музыку. Не раз звучала она и в безмерном просторе космоса: