Ким Костенко - Это было в Краснодоне

— На собраниях ее никто не называл?

Почепцов отрицательно покачал головой.

— А ты припомни, припомни хорошенько, — досадливо поморщился Зонс. — Может, кто‑нибудь из коммунистов бывал на собраниях? Может, приходили незнакомые? Хорошенько вспомни…

Почепцов снова задумался. Наконец он поднял голову, виновато посмотрел на Зонса:

— Нет, никого не знаю. Вот разве только…

И он рассказал единственный эпизод, который показался ему подозрительным. Однажды — это было в последних числах декабря — он увидел на улице Евгения Мошкова, разговаривавшего с какой‑то пожилой незнакомой женщиной. У обоих были озабоченные лица, но когда Почепцов подошел к ним, они вдруг рассмеялись и непринужденно стали говорить о наступающем Новом годе, о вечеринке… Женщина сразу ушла, и Почепцов спросил у Мошкова: «Кто это?» Мошков безразлично махнул рукой: «Да так… знакомая», и сразу перевел разговор на новогодний праздник.

Зонс оживился.

— Женщина, говоришь? Пожилая? Любопытно… Он встал из‑за стола, взял в руки карандаш, поиграл им, что‑то соображая, вдруг стремительно вышел и через несколько минут втолкнул в кабинет седую женщину в пуховом платке и бостоновом пальто. Левый рукав пальто был наполовину оторван, из прорехи клочьями торчала вата.

Зонс строго взглянул на Почепцова.

— Она?

Почепцов поднял голову и вздрогнул. На него смотрели по–матерински добрые, в лучистых морщинках глаза. Взгляд был серьезный и в то же время ласковый, теплый…

Поспешно отведя глаза в сторону, Почепцов снова низко нагнул голову, едва слышно прошептал:

— Она…

— Ну вот, Соколова, — обрадовался Зонс, — вас опознали на очной ставке и подтвердили, что через вас коммунисты передавали указания штабу молодежной организации. Вы хотите лично удостовериться в этом? Повтори, Почепцов…

Не поднимая глаз, Почепцов повторил свой рассказ.

— Не понимаю, что вас так обрадовало, — спокойно сказала Соколова. — Мошкова я действительно знаю, несколько дней назад встретилась с ним на улице… Ну и что же?

— О, ничего больше! — торопливо заговорил Зонс. — Ничего больше! Теперь нам все ясно. Ты можешь идти, Почепцов… А с вами, Соколова, у нас будет особый разговор. И вы развяжете, наконец, свой язык. Мы вам развяжем его!

Зонс ликовал. Все эти дни он терпеливо, шаг за шагом, изучал работу русских в мастерских. Барон Швейде, которому он, не скупясь на краски, рассказал о тайном заговоре коммунистов, был так напуган, что теперь не только не препятствовал, а даже сам активно участвовал в разоблачении своих бывших «помощников». Вместе с ним Зонс составил схему размещения людей на предприятиях города, обозначил места, где происходили аварии и поломки машин, пометил даты. Он убедился, что все эти «случайные» недоразумения были деталями отлично продуманного общего плана диверсий и массового саботажа.

Они происходили в самых уязвимых местах и в самое критическое время.

Еще до того, как Зонс окончательно убедился в этом, он отдал распоряжение арестовать всех известных жандармерии коммунистов. Так были схвачены бывший председатель райисполкома Степан Григорьевич Яковлев, Налина Георгиевна Соколова, Мария Георгиевна Дымченко, которую три месяца назад «пощадил» майор Гендеман.

Зонс уже подготовил подробный доклад в окружную жандармерию о разоблачении подпольной организации в Краснодоне. Но в картине, нарисованной в докладе, был один пробел: Зонс не знал, каким образом коммунисты руководили операциями молодежной группы. Это была загадка, которую начальник жандармерии долго не мог разрешить. Не доверяя даже полиции, Зонс сам допрашивал арестованных коммунистов, пытаясь выведать этот секрет. Он зверски избивал их, применял все известные ему способы пыток, но не смог вытянуть из них ни слова. Коммунисты молчали. И вот маленький эпизод, рассказанный Почепцовым, помог ему найти ключ к этой загадке…

Зонс начисто переписал доклад, уложил его в конверт и с нарочным отправил в Красный Луч, начальнику окружной жандармерии полковнику Ренатусу.

Снова по городу рыскали отряды полицейских и жандармов. Не дожидаясь темноты, среди бела дня врывались в дома, волокли по улицам избитых, окровавленных парней и девчат. На санях из Ново–Александровки привезли Клаву Ковалеву — хорошенькую пышноволосую девушку с чуть раскосыми глазами. Она лежала в санях, откинув назад голову, испуганно озираясь вокруг. Двое дюжих жандармов протащили за руки почти через весь город пятнадцатилетнего Витю Лукьянченко. Витя кричал, кусался, и жандармы всю дорогу колотили его кулаками по худенькой сухой спине. Усатый конный жандарм поймал на улице Виктора Петрова. Связав ему руки, он прикрепил конец веревки к своему поясу, вскочил в седло и пустил коня вскачь.

По совету Кулешова Подтынный распорядился для всех вновь прибывших арестованных выделить отдельную камеру.

— Сводить вместе их никак нельзя, — рассуждал Кулешов. — Сговорятся между собой. Тогда из них ничего не вытянешь. С теми вон сколько бьемся… А этих надо горяченькими прихватить, прижать как следует — все выложат.

«В самом деле, те, кого схватили сегодня, не знают, как напали на их след. С ходу ошарашить, убедить, что вожаки организации во всем сознались и выдали остальных, — быстро созрел план в голове Подтынного, — не давая опомниться, выведать все…».

Не дожидаясь Соликовского — тот, по–видимому, опять запил, — Подтынный решил немедленно приступить к допросам арестованных. На всякий случай спросил разрешения у жандармского офицера, которому Зонс поручил присутствовать при допросах. Офицер по–русски понимал плохо, переводчика поблизости не оказалось, и Подтынному пришлось изъясняться жестами: кивнув в сторону камер, он энергично замахал кулаками, будто избивал кого‑то.

— О, гут, гут! — живо блеснул глазами офицер.

Через минуту Кулешов притащил за ухо шустрого, подвижного, как ртуть, подростка с красными мальчишескими руками и крупной головой, высоко сидящей на тонкой невозмужалой шее. Скривившись от боли, он вертелся вьюном, стараясь высвободить ухо из цепких пальцев Кулешова.

— Попался!

Подтынный окинул взглядом худенькую фигурку.

— Стань вот здесь и быстро отвечай на мои вопросы. Фамилия?

Мальчишка испуганно вытаращил глаза, потирая рукой малиновое ухо.

— Лукьянченко Витя…

— Сколько лет?

— Шестнадцать… в апреле исполнится. А что?

Подтынный ухватил Витю сзади за шею двумя пальцами.

— Слушай, сопляк! Ваши главари сознались во всем и выдали нам всю шайку. Если расскажешь все, что знаешь, сейчас же отпустим на волю. Начнешь врать — тебя убьют как собаку, понял? Отвечай быстро: сколько человек в вашей банде? Кто главный? Где спрятано оружие? Говори!