Ларри Коллинз - О, Иерусалим!

И наконец в воскресенье святой Троицы, когда Хагана готовила новую атаку на здание монастыря, мать-настоятельница решилась нарушить обеты своей общины. Война вынудила сестер-утешительниц на пять минут вернуться в мир. Пробежав по улицам Иерусалима, они достигли резиденции Латинского патриархата. Там их провели в приемный зал архиепископа.

Каждой монахине было предоставлено огромное кресло, обитое красным бархатом; они повернули эти кресла к стене, чтобы, отгородясь от дольнего мира широкой и высокой спинкой, создать себе какое-то подобие временной кельи, где можно читать положенные по уставу молитвы. Вечером сестры стояли в часовне патриархата и, молитвенно сложив руки, перебирали четки. С искренней радостью они запели старый французский гимн:

Фаузи эль Кутуб готовился начать свой личный крестовый поход против Еврейского квартала Старого Города. Для осуществления своего плана он изготовил двадцать пять самодельных мин.

Каждая из них представляла собой металлическую банку, начиненную двадцатью пятью фунтами динамита и снабженную детонатором, приобретенным Кутубом на базаре в Дамаске.

Кутуб собирался пробить дорогу в Еврейский квартал, взрывая одно здание за другим. Первой его целью был пост Хаганы в Варшавских домах — буквально в сотне метров от того места, где Фаузи родился. Чтобы подать личный пример двадцати пяти добровольцам, из которых он создал свою диверсионную группу, Кутуб закурил сигарету, зажал ее в зубах, схватил одну из своих мин и устремился вперед. В тот же момент в лицо ему брызнули осколки металла от взорвавшейся мины-ловушки. Кутуб поджег мину от своей сигареты, швырнул ее в намеченную цель и опрометью бросился в укрытие. Лицо его было залито кровью, а сам он находился в состоянии истерического возбуждения. Он вытащил вторую мину и сунул ее Кадуру Мансуру, вечно пьяному тунисцу — водителю грузовика. Направив пистолет на трясущуюся голову Мансура, Кутуб приказал ему бежать к цели.

Мансур неуверенно побрел вперед, неся мину на голове, как африканский носильщик. Трижды заставил его Кутуб повторить этот маневр. Но после третьего раза Мансур заявил:

— Можешь меня расстрелять! Плевать я на это хотел! Больше я не пойду.

Кутуб обратился к другому бойцу своей группы — четырнадцатилетнему мальчику по имени Сабах Гани — и приказал ему идти. Дрожа, как лист, мальчик устремился вперед. Но тут, не выдержав, вскочил один из взрослых: он выхватил мину из рук мальчика и с криком "Аллах акбар!" ринулся вперед. Двое бойцов Хаганы, укрывшихся в узком проходе между домами, скосили его очередью из автомата.

Затем они ураганным огнем вынудили остаток группы Кутуба ретироваться в укрытие.

Но это была лишь временная победа. Арабские ополченцы со всех сторон наступали на осажденный квартал. Самые серьезные атаки велись на западном фланге, там, где смыкаются еврейский и армянский кварталы. Арабы успели занять крестообразную колокольню церкви св. Иакова, с которой подразделения Хаганы, защищавшие Старый город, отступили по приказу штаба Шалтиэля. Приказ этот был отдан вследствие бурных протестов со стороны армян. В результате важная позиция Хаганы у Сионских ворот оказалась под перекрестным огнем противника, и ее тоже пришлось оставить. Тогда арабы устремились вниз по склону холма, к самому сердцу квартала — Еврейской улице, на которой жил рабби Вейнгартен, По мере своего продвижения они пытались выманить евреев из домов на улицу, предлагая им хлеб и помидоры. За каждый перекресток, за каждый дом, даже за каждую комнату шли ожесточенные бои; однако, несмотря на упорное сопротивление бойцов Хаганы, арабы продолжали наступать. За день непрерывных боев арабам удалось захватил, почти четверть территории Еврейского квартала.

Перепуганные жители улиц, оказавшихся в руках арабов, сбились в Стамбульской синагоге. Отношения между ними и бойцами Хаганы после ухода англичан испортились. В субботу 15 мая некоторые из жителей Еврейского квартала отказались копать оборонительные укрепления, заявив бойцам Хаганы:

— Сегодня шаббат! Шаббат!

Теперь они были в панике. Сгрудившись в кучу, они затянули псалмы. Испуганные матери разыскивали пропавших детей.

Раздались крики:

— Сдавайтесь! Вывешивайте белые флаги! Спасите наши души!

Бойцам Хаганы они твердили:

— Всю жизнь мы жили с арабами в мире. Если мы уступим, мы снова сможем жить с ними в мире.

Эти непрестанные мольбы о капитуляции и успехи, которых добились арабы, возымели свое действие: боевой дух руководителей Хаганы упал. Сообщения, посылаемые в новый город, становились все более трагичными.

"Положение отчаянное, — говорилось в одном из них. — Противник прорывается со всех сторон". "Немедленно шлите помощь, — гласило другое сообщение, отправленное несколько позже, иначе мы не сможем удержаться".

В этой атмосфере растущего отчаяния раввины Вейнгартен, Минцберг и Хазан явились в штаб Хаганы и стали убеждать командира гарнизона Моше Русснака начать переговоры о капитуляции.

— Дальнейшее сопротивление бесполезно, — доказывал рабби Вейнгартен. — Мы должны сдаться, чтобы избежать ненужного кровопролития и гибели ни в чем неповинных мирных граждан.

Русснак, ужаснувшись мысли о своей ответственности за возможную бойню, обескураженный явным, с его точки зрения, непониманием ситуации и отсутствием должного руководства со стороны штаба Шалтиэля, в конце концов уступил.

— Ладно, — почти шепотом сказал он раввинам. — Действуйте!

Спустя полчаса Вейнгартен позвонил итальянскому священнику Альберто Гори, служившему в Терра Санкта (управление по надзору за святыми местами), и попросил его выяснить, на каких условиях арабы примут капитуляцию. Для арабского штаба это неожиданное предложение было словно дождь для иссушенной зноем земли. Положение в остальных районах Иерусалима не сулило арабам ничего хорошего. Необученные ополченцы расходовали боеприпасы с ужасающей быстротой. А непрерывные призывы о помощи к Арабскому легиону не поколебали твердой решимости Глабба держать своих солдат подальше от Иерусалима.

Воодушевленные мыслью о первой своей победе в Иерусалиме со времени ухода англичан, арабские лидеры сообщили Гори, что гражданское население кварталов сможет беспрепятственно покинуть Старый город под охраной представителей Красного Креста, а солдаты Хаганы должны сдаться в плен. Когда Гори передал Вейнгартену условия арабов, раввин пал духом. Как и все жители его квартала, он не мог забыть, какую резню учинили арабы в Кфар-Эционе. Он хотел сдаться солдатам регулярной армии Джона Глабба, а не людям муфтия.