Ларри Коллинз - О, Иерусалим!

Как ребенок, попавший в кондитерскую лавку, Леви ошалел от восторга и не знал, что ему взять. Наконец, он загрузил в свой джип тридцать чешских пулеметов и сто трехдюймовых минометных снарядов и отправился назад в Иерусалим.

В штабе Хаганы шло совещание под председательством Дэвида Маркуса и Иосефа Авидара — обсуждались опросы, связанные со срочной прокладкой новой дороги в Иерусалим. Дорога должна быть проходимой не только для джипов, но и для тяжело груженых грузовиков. Строить придется под постоянной угрозой арабского обстрела из Латруна.

На этот раз командиры Хаганы не стали обращаться к Танаху в поисках кодового названия для операции. Вспомнив, как китайские кули построили дорогу длиной в семьсот пятьдесят миль через джунгли Бирмы, решили назвать новую трассу Бирманской дорогой.

В пятницу 4 июня Дов Иосеф послал Бен-Гуриону самое мрачное сообщение из всех, какие ему приходилось отправлять в Тель-Авив. Он писал, что если даже сократить выдачу хлеба с двухсот до ста пятидесяти граммов в день, запасов муки хватит только на пять дней. "Мы не можем рассчитывать на чудо, — предупреждал он Бен-Гуриона. Я прошу любым способом доставить в Иерусалим хлеб. Мне безразлично, на чем его привезут — на джипах или на верблюдах".

Вопреки мнению Дова Иосефа именно чуду предстояло спасти Иерусалим; и орудием этого чуда стал единственный имевшийся в распоряжении Дэвида Маркуса бульдозер, принадлежавший строительной фирме "Солел Боне".

Американский полковник указал на Иудейские горы.

— Через эти горы, — сказал он водителю бульдозера, — мы должны проложить дорогу.

За одну ночь деревня Бейт-Джиз превратилась в строительный лагерь. Бульдозер, скрежеща, врезался в почву, за ним шли люди: из-за отсутствия машин приходилось использовать человеческие руки. Обливаясь потом, задыхаясь в красной пыли, поднятой бульдозером, армия каменотесов, землекопов, корчевщиков следовала за бульдозером, засыпая ямы, разравнивая почву, убирая камни, выкорчевывая пни, топорами и пилами расчищая трассу, прорезанную ножом бульдозера. Люди работали круглые сутки; спали тут же, на месте, чтобы, проснувшись, тотчас, не теряя ни минуты, снова взяться за работу. Днем их деятельность выдавали вздымавшиеся к небу облака пыли, а ночью — клацанье и тарахтенье бульдозера, раздававшееся на всю округу, вплоть до Латруна.

Конечно, весь этот шум и лихорадочная суета не могли не привлечь внимания арабов в Латруне. Маркус выставил вокруг места работы патрули, дозоры и засады, чтобы Арабский легион не застал строителей врасплох. Вскоре Маркусу удалось раздобыть второй бульдозер. Однако почва была столь каменистой, а склоны — такими крутыми, что приходилось прокладывать добрых триста метров дороги вместо ста. Маркус начал отчаиваться. Чудо требовало слишком много времени.

В Иерусалиме к обстрелам с Масличной горы добавилась еще одна опасность. Полевые орудия египетской армии стали обрушивать на город ливни шрапнели. Количество убитых и раненых росло. Дана Адамс Шмидт, корреспондент газеты "Нью-Йорк Тайме", писал, что за все четыре года Второй мировой войны он не видел ничего подобного обстрелу Иерусалима. Снаряды не разбирали жертв. Один снаряд влетел в окно парикмахерской и убил хозяина и сидевшего в кресле клиента; человек, ожидавший в очереди, остался цел и невредим. Разрыв другого снаряда тяжело ранил женщину, которая несла домой с трудом добытое сгущенное молоко для своей беременной сестры; молоко даже не пролилось. Това Гольдберг, шестнадцатилетняя девушка из Гадны, бежала по улице с донесением с одного поста Хаганы на другой, когда около нее разорвался снаряд. Това потеряла сознание. Придя в себя, она увидела, что ей оторвало кисть правой руки; оторванная кисть лежала рядом, и пальцы судорожно сжимали листок с донесением. Това подобрала кисть другой рукой и, спотыкаясь, побрела к тому месту, куда ее послали.

Добравшись туда, она протянула какому-то парню свою оторванную кисть и сказала:

— Вот донесение. А теперь, пожалуйста, вызови врача.

Каждый день на стенах появлялись все новые и новые листки с именами и фотографиями убитых. В начале июня на одном из таких листков написали имя девушки, погибшей на южной окраине города. На следующее утро отец этой девушки, Дов Иосеф, как обычно, занял свое место за рабочим столом. Даже гибель дочери не могла заставить его прервать работу.

Нормы выдачи продуктов снова были урезаны В субботу 5 июня иерусалимцы получили по сто пятьдесят граммов хлеба и по восемь унций сушеных бобов, гороха и крупы на неделю.

Полковник Маджали заметил в нескольких километрах от своих позиций подозрительную активность; он понял, что евреи прокладывают новую дорогу в Иерусалим. Он послал капитана Русана к командиру бригады полковнику Эштону. Маджали предлагал начать артиллерийский обстрел зоны строительства.

Эштон, выслушав Русана, равнодушно, пожал плечами.

— Местность непроходимая, — сказал он. — Горы, пропасти. Им никогда не удастся построить там дорогу.

И он отправил Русана обратно с приказом: "Ни в коем случае не расходовать боеприпасы в секторе Бейт Джиз — Бейт-Сусин".

В понедельник 7 июня Дов Иосеф потерял последнюю надежду.

Он, правда, знал, что Хагана, учитывая бедственное положение Иерусалима, готовит еще одну атаку на Латрун, но боялся, что, даже если Латрун удастся взять, иерусалимцев это уже не спасет. Дов послал Бен-Гуриону отчаянную телеграмму, которая кончалась словами:

"Что будет, если операция провалится? Если к пятнице мы не получим хлеба — это смерть".

До пятницы оставалось слишком мало времени, чтобы ждать окончания строительства дороги. Бен-Гурион собрал своих ближайших соратников. Доставить в Иерусалим продовольствие можно было только одним путем. От того места, где теперь работали бульдозеры, до пункта, куда могли подойти грузовики из Иерусалима, было пять километров — пять километров крутых каменистых спусков и подъемов. Никакая машина не могла пройти здесь, и Бен-Гурион решил положиться на древнейший способ передвижения — пеший. Советники Бен-Гуриона подсчитали, что шестисот человек, которые на плечах будут переносить мешки с мукой по этому участку, будет достаточно, чтобы спасти иерусалимцев от голодной смерти.

В тот же вечер в помещении Гистадрута в Тель-Авиве собралась разношерстная публика — чиновники, банковские клерки, рабочие, лавочники (среди них оказался популярный исполнитель народных песен Мордехай Зеира). Это были коренные горожане, которым никогда не приходилось путешествовать в горах, к тому же все они были людьми немолодыми. Их погрузили в автобусы и отвезли в Кфар-Билу.