Иван Падерин - Ожоги сердца

— Свет, свет!.. Вот он, на моих ладонях, Святослав Николаевич, вот он, на ладонях!.. Или это сон?

Святослав Николаевич посмотрел на часы, ответил:

— Через пятнадцать минут по телевидению футбол «Спартак» — «Динамо». Держитесь не ближе трех метров от экрана.

— Я вижу яснее, чем до наступления слепоты.

— Так и должно быть… Мы вживляем просветленные голубые хрусталики. Голубые, — уходя, подчеркивал Святослав Николаевич. За ним последовали ассистенты.

Борис Маркович растерянно топтался на месте, метнулся к дверям, остановился, вернулся обратно к своей кровати и, ощупывая подушку, одеяло, тумбочку, подоконник, похоже, проверял увиденные предметы по привычке ощущениями. Не зря же говорят, что у слепых зрение перемещается в пальцы рук.

— Ух, ух, — выдыхал он. — Просветление… Просветление…

В палату вернулась сестра. Она увела Бориса Марковича к телевизору. А в моих ушах продолжали звучать его вздохи и радостные возгласы: «Свет, свет… Вот он, на моих ладонях!»

Значит, профессор Федоров умеет дарить людям такую радость — возвращать зрение. Буду надеяться и я…

Беглая тучка неожиданно распустила свои космы по самой земле, и асфальт на полевой дороге в Листвянку обрел блеск лакированного ремня — любуйся его блеском, но не добавляй газу, иначе машину занесет в сторону. Справа бронзовеет массив спелой пшеницы, слева серебрятся метелки овса — венчальное платье здешних земель…

У перелеска маячат хоботами уборочные агрегаты. Издали они напоминают самоходные артиллерийские установки. Дай сигнал — и загремят залпы, затем ринутся сопровождать огнем и колесами атакующие части. Но агрегаты стоят — остановил их дождь. Это огорчает сидящего за рулем «Волги» Анатолия Павловича Иленко. Он вглядывается в косогорную даль, где, похоже, дождь не тронул нивы.

— Вот так, с весны жарило, а теперь на созреве «бригадные» дожди вынуждают маневрировать. И людей не хватает… Но ничего, нам не привыкать к такой погоде, справимся.

Скуповатый на слова, он сказал это так, как обычно говорили опытные командиры в конце войны под огнем артиллерии противника: «Ничего, друзья, не то было, а это выдержим!»

Анатолий Павлович хорошо знает капризы здешней погоды: пять лет он был директором крупного совхоза и вот уже шестой год трудится на посту первого секретаря Тисульского райкома партии Кемеровской области.

Земли этого района граничат с Красноярским краем, большая часть пахотных угодий примыкает к необозримой горной тайге. Она, эта тайга, и подбрасывает сюда в осеннюю пору излишние осадки. Закудрявится седая голова Таскыла Таскыловича, как величают здесь господствующую над горной тайгой высоту, и через считанные часы закружат над полями косматые тучи — родоначальницы «бригадных» дождей. Полощут зерновые то там, то тут именно в те дни, когда начинать косовицу. А то еще сентябрьский снег повалит. Таежная Сибирь — ничего не поделаешь. Вот и приходится маневрировать уборочной техникой кавалерийскими методами днем и ночью, вырывать у природы галопом солнечные часы. В такие дни и секретарю райкома, и руководителям колхозов, совхозов, и механизаторам, как говорится, приходится спать в седле. А как же иначе, ведь труженики района взяли обязательство досрочно выполнить план по зерну, мясу, молоку и создать прочный задел для успешного выполнения плана.

Так и будет. У сибиряков слова не расходятся с делом.

Дорога взбежала на солнечное взгорье.

— Вот и Листвянка. — Не может быть.

— Листвянка, — не скрывая улыбки, подтвердил секретарь райкома.

Деревня раскинулась в долине реки Сирты перед грядой высоких гор с отлогими скатами. Не помню, в третий или четвертый раз я побывал здесь осенью 1938 года. Брел сюда из районного центра по проселочной дороге пешком. И когда за спиной осталось больше двух десятков тяжелых в ту пору верст, передо мной открылась деревенька, названная Листвянкой, вероятно, потому, что ее когда-то окаймляли сибирские лиственницы. Мне предстояло провести комсомольское собрание, избрать делегатов на районный слет осоавиахимовцев — активистов по подготовке молодежи и населения к обороне страны и принять участие в завершении уборки урожая.

Молодежи в Листвянке было много. Парни и девушки как на подбор, рослые, красивые, энергичные. Вечером провели комсомольское собрание, а ночью сыграли тревогу с выходом на условные рубежи «обороны». Руководил действиями сам председатель колхоза, сохранивший армейскую гимнастерку десятилетней давности с отпечатками треугольных знаков на петлицах. К утру он вывел свое «войско» к полевому стану и, объявив благодарность отличившимся активистам оборонного дела, определил объем работ на день.

Удивительное было время и удивительные люди: целую ночь не смыкая глаз совершали перебежки в противогазах, занимали высоты за рекой, а утром двинулись к своим рабочим местам, и ни слова об усталости.

К полудню разыгралось солнце. Мне тогда довелось копнить скошенный овес на участке звена братьев Гончаровых. Неутомимые силачи Игнат, Павел, Михаил и Антон — сыновья полевода Василия Гончарова, — улыбаясь ясному небу, работали вилами и граблями с таким азартом, что по сравнению с ними я выглядел помехой в горячем деле. К вечеру сюда подоспела их сестра, белокурая и подвижная Фрося. Подоспела вместе с подругами. Девушки буквально с ходу принялись подбирать валки на ближнем загоне. В сумерках послышался голос Фроси:

— Игнат, мы за тобой пришли, не забудь, тебе надо быть с гармошкой у Корнея Загуменных. Будем провожать в шахтеры Архипа Леонова.

— Ладно, приду, — ответил Игнат.

На проводах в шахтеры Архипа Леонова мне не довелось побывать — проспал. Но кто же мог тогда знать, что трехлетний сынишка Архипа Леонова, шустрый, рыженький Алеша, станет гордостью всей страны.

В те же дни мое внимание привлекла семья конюха Михаила Ильенко. У него было пять сыновей — Петр, Илья, Иван, Павел, Сергей и дочь Катя. Сыновья кряжистые, русоволосые, очень похожие один на другого — хлеборобы. Они работали в полевой бригаде, дочь — на свиноферме. Все пользовались уважением, их имена постоянно отмечались на Красной доске, у всех, кроме Кати, были значки ГТО и «Ворошиловский стрелок». С Петром и Павлом мне довелось метать солому. До чего же они были проворны и сноровисты! Целый воз подхватят в два навильника, и хоть стой хоть падай перед ними, но принимай пласты и укладывай их в зарод.

— Эй, райкомовец, шевелись, — подгоняли они меня, — не то завалим с головой до следующей осени…

До конца обмолота хлебов я квартировал в семье трактористов Сергея и Гаврилы Черкашиных. Сергей был секретарем комсомольской организации. Рядом, в пятистенном доме под соломенной крышей, жили еще три комсомольца: Василий, Михаил и Андрей — тоже Черкашины. Почти после каждого рабочего дня мы собирались у Сергея Черкашина и до полуночи колдовали перед керосиновой лампой над очередным номером газеты, сочиняли стихи, частушки и критические заметки. Газета называлась «В атаку!». Она звала листвянцев на трудовые подвиги в борьбе за хлеб и «штыковыми ударами» атаковала нерадивых.