Иван Падерин - Ожоги сердца

— Знаешь что, — посоветовал Шатунов, — перекинь часть сил с основного графика на этот, на подсобный.

Жемчугов понял, что ему предложено единственно верное в этих условиях решение, но соглашаться с ним нельзя:

— Начальство не утвердит.

— Почему?

— Основной график по всем каналам сцеплен, запрограммирован с планом по возрастающему ритму.

— Понимаю, но одну-две недели можно без возрастания, а потом наверстается.

— Нет. Скачки, спады, наверстывания для нашего завода совершенно противопоказаны. Кипятить кровь или охлаждать ее в сосудах до замерзания — неминуем паралич.

— Значит, — произнес Шатунов так, как обычно произносят следователи на допросе перед началом работы над обвинительным заключением, — эта самая электроника лишает рабочих права давать продукцию сверх плана? Ну и время пришло…

— Пришло, и от него никуда не денешься.

— Ты хочешь убедить меня, безбожника: «Пришел в храм — снимай шляпу»?

— В мир электроники приходят в ермолках, а ты привык к фуражке…

— Не груби и не задевай мою биографию! — вскинулся Шатунов.

Вот и настал момент разрыва дружбы. Однако Шатунов умел прятать личные обиды за щит общественных интересов, в данном случае за щит интересов огромной армии строителей и монтажников завода.

— Как же быть? Без привлечения дополнительных сил и средств на завершение работы в «бытовках» и «подсобках» государственная комиссия запишет в акт черную строчку. Стоп, стоп! Есть выход! — вдруг воспрянул духом Шатунов и, размашисто шагая по кабинету, заговорил так, словно перед ним открылись никому не известные пути решения трудной задачи. — Ты только слушай меня, Олег, внимательно слушай. Едет государственная комиссия. Мы скажем народу, не будем скрывать: есть опасность провала. И на этой основе всколыхнем сначала профсоюз, затем комсомол. Или сразу тех и других. Широко всколыхнем. Все на прорыв. Долой усталость, долой нытиков. Государству нужен подвиг…

Возражать ему не имело смысла. Он размахивал руками, вскидывал голову и уже не говорил, а будто митинговал перед массой людей, которых надо вести на штурм какой-то крепости.

— Если мы это провернем, — передохнув, заверил Шатунов, — то, считай, в акте государственной комиссии не будет черной строчки… Привыкай к масштабному мышлению. Подумаешь, из-за какого-то там одного парня, скажем Ярцева, стоит ли оставлять в тени истинных организаторов массового движения людей за честь завода?.. Бери свой график, и двинем сначала в завком. Я буду излагать свой план, а ты подкрепляй меня расчетами. Идем, идем, не упирайся…

В кабинете кроме Черноуса был главный энергетик санмонтажного управления Булан Буланович. Шатунов чертыхнулся про себя от досады: не любил он встречаться с этим язвительным, на его взгляд, человеком.

— Чем могу служить? — спросил Григорий Павлович.

На стол председателя завкома легла схема графика. После непродолжительной паузы Шатунов объяснил, что эта схема приобретет мускулатуру, если ее идеи обсудить на расширенном заседании завкома с участием, так сказать, сознательной части профсоюзного актива цехов и передовиков производства.

— И затем? — спросил председатель завкома.

— Затем… у нас разработан план летучек инженерно-технических работников по цехам, вслед за этим проведем, тоже по цехам, оперативки руководителей объектов с председателями цеховых комитетов и рабочих коллективов. Ведь в каждом корпусе, в каждом крыле есть «бытовки» и «подсобки». Так сказать, на месте увидим, покажем и подскажем, какие недоделки следует подогнать. Вероятно, в отдельных цехах придется провести совещания рабочего актива или совместные заседания партбюро, профкомов и комсомольских комитетов…

— Одну минутку, — прервал Шатунова Григорий Павлович. — Вот письмо ведущего инженера одного крупного цеха. Послушайте, что он пишет: «Прошу помочь мне заняться исполнением своих служебных обязанностей — обязанностей инженера по автоматике. Нет ни одного дня в неделе, чтобы я мог с начала и до конца рабочего дня проследить за ходом работы механиков. Не удается даже посмотреть техническую документацию — чертежи и схемы монтажа агрегатов. Ежедневно отрывают на всякого рода заседания, летучки, оперативки, совещания. Чтобы не быть голословным, привожу календарь «моей деятельности» за минувшую неделю:

Понедельник. С десяти утра оперативка в управлении производством. Затем хождение по отделам — уточнение графиков. Вечером собрание инженерно-технических работников цеха.

Вторник. С утра планерка. С двух часов заседание партийно-комсомольского актива смежных цехов главного корпуса.

Среда. С десяти часов утра и до конца дня объединенное заседание партийного и профсоюзного актива совместно с хозяйственниками трех управлений — завода, гидростроя и минмонтажстроя.

Четверг. С утра перекличка начальников цехов и инженеров по итогам выводов рабочих комиссий. В нашем корпусе по этому поводу был создан технический совет. Обсуждали до вечера, не успев побывать на тех объектах, что отмечены в выводах.

Пятница. Лишь до обеда удалось поработать с наладчиками на главном агрегате. После обеда — встреча с делегатами смежников и экскурсия по корпусу.

Суббота. Короткий день: подведение итогов недели; совещание у начальника управления по планированию работы на следующую неделю…»

— А почему он пишет об этом в завком? — спросил Олег Михайлович.

— Вы хотите сказать, в завкоме ничего не понимают в организации труда инженера? — усмехнувшись, заметил Булан Буланович. — Под таким письмом я готов поставить свою подпись.

— Лихо, но не похвально, — возразил ему Шатунов. — Вовлекать завком в организацию производства — значит ставить специалистов в ложное положение.

Недавно секретарь горкома партии остановил Шатунова, когда тот стал утверждать свое право давать установки специалистам по технологии. Теперь Шатунов нашел возможность показать, что умеет исправлять свои ошибки и уличать других в том, в чем сам был уличен лишь неделю назад.

Между ним и Буланом Булановичем назревала перебранка, но их прервал председатель завкома:

— Автор письма критикует нас сурово и беспощадно за плохую организацию инженерного труда, просит помощи. Он задыхается от заседаний и совещаний. У него отнимают право вкладывать свои знания в производство и заставляют заседать или, как он пишет далее, «вовлекают в сидячие забастовки; я же хочу работать, а не сидеть неделями на совещаниях…».

— Ну и ну, — вырвалось у Шатунова, — демагогия с перебором.

— Да, тут, вероятно, есть перебор, — согласился с ним Черноус. — Однако не будем приписывать ему то, что вы сказали. Между прочим, могу повеселить вас вот такими записями моих бесед по этому вопросу с инженерами других цехов. Планерку в корпусе вспомогательных цехов называют «лото», — один кричит, остальные молчат; оперативное совещание и переклички в механосборочном цехе именуют «КВН» — «клуб всегда находчивых»: «Заверяю, отмеченные недостатки будут устранены» или: «Коллектив сколочен, приложим все силы, задача будет выполнена»… Итак, «лото», «КВН»… А вы, товарищ Шатунов, что предлагаете?