Платон Беседин - Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня

Нет, подходящие необязательно поддерживают Новороссию или выступают за сепаратизм – наоборот, разные взгляды, от адекватных до безумно-конспирологических, но всех их объединяет одно: они не могут простить одесской трагедии.

– Пусть это провокация ФСБ, – говорит мне женщина, выгуливающая лабрадора, – пусть так, но почему нет никакого расследования?

Она попадает в «яблочко». Из него вываливается червяк лжи. До сих пор нет никакого внятного заявления официального Киева по одесской трагедии 2 мая. А прошло уже больше полугода.

И ведь если по справедливости, это не должны быть просто слова. Покаяние – вот что нужно. Иначе – ложь, пустота, морок. А он развеется, он обречён. И Украина рухнет в бездну, расколется, не соберёшь. Нельзя упускать, забывать, оставлять такое. Как чёрная точка на оке, которая уже затмевает взгляд, а со временем разрастётся, превратится во что-то чудовищное, неизлечимое.

Я приехал в Одессу из Киева. На Крещатике и Площади Независимости уже нет напоминаний о Евромайдане. Всё вычистили. Но на Европейской площади – мемориальная доска: фото погибших, горящие лампады, живые цветы. На улице Институтской – её хотят переименовать в улицу героев Небесной сотни – напоминание за напоминанием. Через каждые метр-два. Встречаются и беркутовские щиты, и заграждения, и кресты.

И это так контрастирует с тем, что я увидел в Одессе. Здесь только доска памяти и одна потушенная лампадка. Возле неё – короб для сбора средств пострадавшим 2 мая. И это всё. В месте, о котором хотят забыть.

Дурно, когда выборочно чтят память погибших. Потому что такая избирательность отдаёт подлостью. И обречённостью.

Осмысление произошедшего в Одессе жизненно важно для спасения всей нации. Там, в Доме профсоюзов, уничтожили, сожгли не просто двести человек, а саму идею инакомыслия, право на альтернативную точку зрения.

– Это было запугивание, да? – говорю я знакомому актёру, когда мы сидим в одесском кафе.

– Нет, мы не боимся – мы сосредотачиваемся…

Я не спрашиваю, к чему и для чего. Потому что в трагедии при всех её высших сакральных смыслах первично человеческое горе. И его нельзя плодить, множить. Особенно сейчас. Когда эшелоны смерти забиты под завязку.

Но рано или поздно придётся поставить точку. Вопрос – сколько трупов будет положено перед этим. Одесса же стала началом, точкой отсчёта украинского ада.

31.12.2014

У Паркового моста в Киеве есть памятник «История любви» – я вспомнил о нём, когда гулял по украинской столице поздним вечером, гоня от души зябкость, – двое стоят, обнявшись. Старик и старуха. Его звали Луиджи, её Мокрина. Он итальянец, она украинка. Они познакомились в Австрии в лагере для пленных в 1943 году. И два года любили друг друга. А потом их разлучили. Казалось бы, навсегда.

Но спустя шестьдесят пять лет они встретились на телепроекте. И скульптор запечатлел этот момент. Выражение лиц: горечи, боли, радости и тепла. Убедительно, точно.

До праздника оставалось ещё четыре дня, но здесь, у памятника в Киеве, я подвёл для себя итог этого грубого, рваного года, пожалуй, самого трудного в жизни двух родных для меня стран. Здесь я сделал главный вывод на будущее.

За этот безумный год я написал сотню текстов. И прочитал столько же книг. Ища и находя ответы. Но киевским вечером, переходящим в ночь, этот памятник объяснил мне больше, лучше всего. Он напомнил мне о любви. Любви во время войны.

Это сентиментально, да. Но, знаете, мне кажется, я уверен, между этим чувством в душе и тем, что происходит вокруг, есть прямая связь. Ибо не стоит замуровывать любовь.

Но мы боимся. Показаться сентиментальными, ранимыми, мягкими. Это не в тренде. А вот клеймить, осуждать, убивать (мысленно так точно) мы не боимся. Любить же, сострадать – моветон.

Сильный, успешный человек – ролевая модель поколения. Будь сильным, борись. С волками жить – по-волчьи выть. Твоя правда, твоя борьба. И твоё бесконечное «я» звучит столь убедительно. И не говори, что мы живём как-то неправильно. Наше достопочтимое «я» вне критики.

Мы ведь знаем лучше. Мы всё знаем. Прекрасно разбираемся во всём, а особенно в том, кто виноват и что делать. Спроси у каждого – он ответит. Сотня доводов, тысяча обвинений. И крики «распни, распни его». Другого. Того, кого не способен принять.

Явись к нам Христос сегодня, его обвинили бы в излишнем пафосе. Назвали бы троллем. В век торжества насмешки как маскировки страха. Это даже не «Легенда о Великом Инквизиторе», а так, «мыльная» финтифлюшка в дневное время.

И лица одиноких людей, бредущих во тьму, самодовольны. Война сделала их уверенными в собственной правоте. «Бессмысленны против и за, просто что-то изменилось у тебя в глазах». Диалог невозможен.

Так комфортно маркировать врага. И так выгодно кормить трагедией. С утра до вечера. Вкусно? Потому что вы здесь, а они там.

А если есть какие сомнения, то отсечь их легко: вон, смотри – толпы виноватых, что убивают друг друга. А мы – ни при чём. Не виноватые мы. Мантра, повторяемая ежедневно.

Но все мы – при чём. Так каждый распял Христа, и каждый начал эту войну. Потому что вся эта бойня из-за катастрофической нехватки любви.

Мы разучились любить. Хуже – мы разучились научать любить. Плодим одного за другим, семь миллиардов – не продохнуть, и научаем, как зарабатывать деньги, как пользоваться контрацептивами, но забываем рассказать, как это – любить.

Потому что в любви мы бездарны сами. И чёрствость убивает беспощаднее «Градов».

Наталья Трауберг, переводчица Клайва Льюиса, писала: «Льюиса упрекали, что в век Гитлера и Сталина он описывает “всякие мелочи”». Но он знал, что именно этим путём – через властность, зависть, злобность, капризность, хвастовство – идёт зло в человека». Собственно, этот принцип можно применить ко многим великим.

Иисус говорил не об исторических перспективах Иудеи и несовершенстве римского права – Он проповедовал о Человеке и о Любви. Потому что без этого всё остальное бессмысленно, пусто. Человек всё тот же. Как и сто, тысячу лет назад. И причины его страданий – всё те же.

Но сколько нам ни напоминай о любви, мы не слышим. Каждый день, каждый час мы продуцируем ненависть. Рафинируем и поливаем ею друг друга. Нам уже недостаточно, как в древности, одного «козла отпущения», выгони которого и заживёт город – нет, нам подавай стада, страны, народы.

Война – удел дьявола. Она – его театр, но в нём нет никакой бутафории – там всё по-настоящему. И помимо тех, кто гибнет на поле боя, есть жертвы тех, кто остался за ним: окостеневшие, закрытые плёнкой агрессии, панцирем себялюбия люди.

Дьявол всегда действует через нас. Если даём ему волю. А мы даём. И уверившись, что дьявол не существует, мы не позаботились о Боге. Забыли, что Он есть Любовь, и пребывающий в Нём пребывает в любви.